Теперь, из-за дела Митрохина, Цвигун будет отстранен от выполнения своих обязанностей, как минимум — на время расследования. О принятии в члены ЦК и в кандидаты в члены Политбюро соответственно, тоже не может быть и речи.

Я чисто по человечески сочувствовал Цвигуну, да, разберутся, и я приложу все силы, чтобы доказать, что Митрохин лжет. Но даже в этом случае вряд ли Цвигуну удастся восстановить свою репутацию полностью.

— Как помочь Семену Кузьмичу? Есть мысли? — Рябенко взял кружку с чаем, сделал глоток и поставил на место.

— Есть, — я достал из дипломата другую папку. — Мысли-то есть, но, боюсь нет времени. УСБ слишком загружено. Буквально сегодня Семен Кузьмич поручил мне разобраться с сигналами, в том числе анонимным. Анонимки в основном на работников аналитического отдела и на моих. Здесь даже не знаю, что сказать, лучше прочтите сами. — И я положил на стол перед Брежневым донос гражданки Беспятовой на майора Соколова. Рядом — объяснительную самого Соколова. После этого положил выписку из личного дела Беспятовой, где указано, что она — внештатный агент КГБ. И вишенкой на торте стала справка от психиатра, где был четко прописан диагноз: «Вялотекущая шизофрения».

— И этим ты занимаешься, Володя? — Удивился Леонид Ильич.

— Этим и еще многим подобным, чему по доброму место в корзине для мусора. Такое чувство, что УСБ скоро потонет в горах доносов. Но речь не об анонимках и доносах. Для начала прочтите, что написано у Митрохина в одной из его тетрадей, — предложил я, сознательно уводя беседу от темы анонимок.

Тетрадь Брежнев взял в руки и с таким же брезгливым выражением на лице, как и объяснительную Митрохина, начал читать. Впрочем, брезгливость скоро сменилась возмущением, и после нескольких страниц, Леонид Ильич откинул тетрадь в таком гневе, что я поразился. Впервые видел Леонида Ильича разъяренным. Но когда он заговорил, голос его был почти спокойным, не смотря на звеневший в нем металл:

— Это что, фактически скопировано личное дело нашего агента за границей⁈ Да если он это передал нашим противникам, то он фактически подписал смертный приговор человеку! Сколько там таких тетрадей⁈

— Семьдесят пять, — ответил я. — И еще отдельными листами копии. Их мы отдадим Удилову, дальше уже будет работать по ним наши контрразведчики. У меня ведь до сих пор нет допуска к особо секретной информации от Первого главного управления. дело серьезное, но… Но, к моему большому сожалению, придется разбираться с анонимными допросами, и хоть разорвись.

— С Цвигуном я поговорю, и поговорю серьезно, — мрачно произнес Леонид Ильич.

— На счет Андропова, особенно с учетом последних событий, я бы не удивился, — высказал свое мнение Рябенко. — Но чтобы Семен в такое дерьмо вляпался — это просто невозможно.

— Вряд ли Андропов вообще об этом что-то знал, — возразил я. — Более того, уверен — после проверки всех копий Митрохина, выяснится, что фантазий самого Митрохина в них ровно столько, сколько и правдивой информации. Я бы проверил нашего архивариуса у психиатров… — но договорить не успел — вошел Владимир Богомолов, прикрепленный Брежнева.

— Леонид Ильич, — степенно произнес он. — К вам Семен Кузьмич рвется. Не знаю уж, как и удержать его. Сказал, что идет совещание. Он ответил, что ему обязательно надо быть, и что его просто забыли пригласить.

— Впусти, Володя, он как раз во-время. И выясни, Александров-Агентов еще на месте? Если нет, распорядись, чтобы вызвали его. — Леонид Ильич кивком отпустил телохранителя, взял очки и задумчиво повертел их в руках.

«Эх, Сема, Сема, как ты не вовремя споткнулся… Я так на тебя надеялся», — подумал Леонид Ильич.

Хлопнула дверь кабинета и я, развернувшись вполоборота, посмотрел на вошедшего председателя КГБ. Всегда поражался тому, как меняется его внешность в зависимости от настроения. В спокойном состоянии Цвигун был похож на барина из какой-нибудь старой пьесы. Вальяжный, широкий в кости, движения плавные, даже несколько ленивые. Лицо благодушное, будто он только что «откушал чаю в своем имении». Но вспыхивал он быстро, как спичка, по более ничтожному поводу, чем у него был сейчас.

Увидев меня, этот «барин» мгновенно стал похож на разъяренного быка. Крупное, мясистое лицо покрылось красными пятнами, полные щеки затряслись.

— Я что тебе приказал делать? — заорал он, забыв, что в присутствии Брежнева стоит держать себя в руках. — Кто тебе приказал арестовать Митрохина? Что за самоуправство⁈

Я мысленно простонал: «Заткнись, придурок! Ты же сам себя губишь», — но мысли мои прочесть никто не мог. А я читал…

«Интересный поворот, а мы тебя спасать собирались», — подумал Рябенко.

«Что-то совсем с катушек Семен съехал. Как-то он уж сильно нервничает из-за этого шпиона. Не может же быть, чтобы все было правдой?», — это были мысли Леонида Ильича.

Но Цвигуна несло, он вообще никогда не чувствовал ни ситуацию, ни настроения людей:

— Дал тебе задание, так и выполняй себе, будь добр! Это надо было додуматься, обыскать квартиру сотрудника конторы? И в присутствии прокурорского! Мы что, сами не можем расследование провести⁈ — казалось, еще минута, и у него из ушей пойдет пар. — Зачем сор из избы выносить? Я тебе дал целую папку с кандидатами для расследования, а ты выбрал самого ущербного, самого беззащитного из всех сотрудников — Митрохина! Разве на него я тебе давал сигналы? Да его и без тебя жизнь обидела. Ты вон лучше своим Соколовым займись… И почему я узнаю о Митрохине от коменданта⁈ Почему ты сам мне не сообщил⁈ Боялся, что я не разрешу тебе заняться им? Так правильно боялся, я запрещаю тебе трогать Митрохина!

Я молча слушал. Последние слова были едва ли не гвоздем в крышку гроба. На карьере Цвигуна можно поставить крест, если только Брежнев с Рябенко не начнут спасать его всеми доступными средствами.

— Семен, сядь, — жестко