У самого выхода остановился. Мелькнула мысль, что сейчас у меня есть возможность грохнуть Гордиевского и закрыть свою миссию хотя бы вот таким образом. Я прикинул… И решил этого не делать. Во-первых, такого поворота Вася может не понять, испытывать его терпение не стоит. А во-вторых… Во-вторых и в-главных — даже в таком вот положении я продолжал верить, что всё получится. И Гордиевский будет доставлен куда надо. И судья зачитает ему: «Именем Союза Советских Социалистических Республик…» И приговор будет приведён в исполнение.

Но сначала, и это важнее всего, предатель расскажет всё, что знает.

— Не надо нас провожать, — бросил я в дверной проём.

Дверь захлопнулась.

Промелькнули тускло освещённые коридорные стены. Эти стены многое повидали. Может, и что-то подобное сегодняшнему они видели тоже. Застучали под подошвами лестничные ступеньки.

Журавлёва я отпустил на первом этаже. Сказал ему напоследок:

— Меня подставили, братан. Когда разберусь и вернусь, с меня бутылка.

К воротам решил не идти. Пробрался в сумраке между ёлками, быстро огляделся, полез через стену…

И приземлился на тротуар прямо перед носом опешившего полицейского.

Тот, высокий и усатый, был из тех, что дежурят у посольских ворот и иногда делают обход по периметру. Он только крякнул. Обернулся, задрал голову туда, где над верхушкой стены торчали мохнатые хвойные ветки. Когда он повернулся обратно, меня в пределах его видимости уже не наблюдалось.

Вдали мелькали огни машин, редкие и торопливые. Одинокий фонарь моргал с покосившегося столба, сигналил морзянкой какому-то неизвестному Центру. Месяц висел низко в чёрном небе, жался к крышам. Тучи надвигались на него со всех сторон, и кольцо их неотвратимо сжималось.

Здесь, в подворотне, тоже не было ничего хорошего. Воняло кислятиной. Под стеной копошились крысы. Я сидел на ящике, и думы мои были мрачные, под стать окружающей обстановке.

Адреналин в крови растворился, кураж давно миновал. Я чувствовал неуверенность и опустошённость.

Как мне теперь быть? Враги сделали свой ход, и он оказался удачным. Меня переиграли. Теперь мне нечего им противопоставить. Бережной мало чем поможет — после всего произошедшего он, наверное, просто спишет меня со счетов. А если и нет, то что он может сделать? Приехать сюда и начать разыскивать меня по трущобам Копенгагена?

Вася… Вася, пожалуй, способен мне поверить. И даже попытаться помочь. Но в чём именно должна заключаться эта помощь? Я этого совсем не представлял. Единственная моя материальная улика против Гордиевского — это томик Шекспира с планом его побега внутри. Не густо. Да и от этого предатель наверняка уже избавился.

Всё, что у меня теперь есть, это пистолет. Пистолет Макарова и шесть патронов к нему. Я отщёлкнул обойму, проверил — да, шесть. Хватило бы, пожалуй, и одного…

Ночевал я в номере безымянного отеля, неподалёку от тех мест, где носился недавно по рынку и по крышам за молодым марокканцем Хакимом. Отель был из тех, где спрашивать документы не принято, а у портье на столике вместо книги отзывов лежит бейсбольная бита.

За стеной монотонно стонала женщина. Когда там закончили и я стал засыпать, на улице с мерзкими воплями подрались какие-то охламоны. Они заткнулись только после того, как я вышел на балкон и пообещал всех их перестрелять.

Заснуть удалось лишь под утро.

Мне приснился новый сон майора Смирнова. В этом сне не было африканских ночных рек и стремительных операций нашего спецназа. Здесь машина ехала пригородами Копенгагена, и дорога долго стелилась ей под колёса. Дальше начался просёлок, места эти были мне незнакомы. Машина затормозила, дверца распахнулась. Под ногами зашелестела трава, и с холма открылся вид на долину.

Я не знал, зачем Николай Смирнов ездил сюда. Это была сокрытая от меня территория его сознания. Тут же, во сне, меня прошиб испуг: а вдруг… Вдруг майор — тоже предатель? И потому сюда и приехал. Сейчас из-за дерева выйдет… кто-нибудь. Местный скандинавский контрразведчик… Или смуглый турецкий человек… Или носатый человек из израильской разведки Моссад… Или надменный англо-саксонский человек… И протянет руку. Не для приветствия, нет. А за явками и паролями советской резидентуры, за данными на наших нелегалов, за бумагами с секретами страны СССР. Давай, мол, сюда, дорогой. А тебе за это вот: пачка иностранных денег, банка варенья и корзина печенья…

И тут же, во сне, я запротестовал. Нет, не может этого быть. Только не с майором! Просто не может, и всё.

Так и оказалось.

А ездил майор сюда вот зачем. Здесь нужно было встать спиной к дороге. Потом повернуться чуть левее, чтобы в глаза не лезли разноцветные дома далёкого посёлка и яркий навес автозаправки. И тогда пейзаж становился знакомым. Он был точь-в-точь как у нас, в средней полосе. Как в тех местах, где майор Смирнов вырос, переехав туда с севера. Поля. Холмы. Полоса леса на горизонте. Синее небо и белые облака…

Майор приезжал сюда — нечасто, время от времени. Стоял, смотрел вдаль. Черпал в этом пейзаже силы.

Мне стало стыдно там, во сне, за свои сомнения. Майор Смирнов как будто взглянул на меня откуда-то из глубин. Взглянул укоризненно. Как знать — может, я оказался в этом теле не случайно? Может, майор уступил мне свою жизнь сознательно. Как тому, у кого получится разобраться с предателем. Для начала. А там будет видно. Бог знает, как это сработало, но он молча и безропотно ушёл. Как те бойцы спецназа в болотах Анголы или Мозамбика из другого его сна — что, раненные, тонули в чёрной воде, не издав ни звука, чтобы не погубить товарищей.

И я поклялся сам себе, что сделаю всё от меня зависящее. А то, что от меня не зависит, постараюсь сделать зависимым — и тоже сделаю. Получилось пафосно. Но иногда и пафос бывает уместен.

Когда я проснулся, в голове у меня, как в почтовом ящике, отыскалась новая информация. К увиденному сну она не имела никакого отношения. Я узнал о человеке. Это был немец, который жил в Западной Германии, в городе Кёльн. Впрочем, немцем он мог и не быть.

Человек из Кёльна вылез