Сейчас при свете дня, разглядывая этот пояс, я лишний раз убедился, что очень не простые татары там стояли лагерем.

Что говорить, если этот пояс был проклепан массивными серебряными заклепками, которых, если их выковырять и продать, надолго хватит кормить семью.

Оружие, сабля и кинжал тоже были не самыми дешевыми, и я сейчас говорю не про украшательства. Клинки не дамаск, наверное, но и сталь на них пошла непростая. Я такой и не видел никогда, отдаёт голубоватым отливом и очень уж пружинит на изгиб. Походу немало такое стоит.

Наверное, привычка у кочевников такая — таскать в поясах заначки, потому что и в этом поясе я обнаружил в потайных карманчиках сразу четыре золотых арабских монеты. Про арабские это предположение, потому что они тоже были украшены обильной вязью.

Помимо всего вышеперечисленного в поясе я обнаружил в одном из кармашков ещё и мешочек с перетертым буквально в порох черным перцем, понюхав который, чтобы определить содержимое, я потом долго чихал.

Рассматривая все это богатство, я на миг пожалел, что не было возможности снять доспех и обыскать убитого людолова получше. А ещё со страшной силой захотелось посмотреть, что мне досталось в переметных сумках. С огромным трудом сдержался, чтобы не пойти смотреть их содержимое.

Может и не стерпел бы, очень уж меня разбирало, но малость отвлекла жена Ильи, которая принесла причитающийся мне сухарь и уведомила, что готова приступить к своим новым обязанностям прямо сейчас.

Пришлось идти показывать содержимое схрона и объяснять, где что лежит. Это заняло пусть и немного времени, но достаточно, чтобы забыть на время о желании порыться в сумках.

Да и не получилось бы, говоря по правде.

Пока я показывал, что где лежит, на улице начал разгораться скандал, который мне пришлось срочно гасить в зародыше, пока собравшееся здесь стадо алчных гусынь не начало орать во весь голос.

Сначала выскочил на улицу и рявкнул, не повышая голоса, чтобы все заткнулись, пока я их резать не начал как курей для супа, и когда эти дуры замолчали, почему-то глядя на меня испуганно, начал разбираться, что происходит.

Оказывается, освобожденной мной в шатре девчонке все остальные объявили, что вынесенное ей из татарского лагеря имущество нужно немедленно разделить на всех.

Естественно, девчонка, в одно лицо корячившаяся с этими сумками, послала этих халявщиц далеко и надолго, вот они и решили устроить здесь сейчас голосование с последующей экспроприацией.

Разозлили они меня не по-детски. На самом деле мне пофиг на них и их имущество (если не брать во внимание некоторые моменты), но, блин, если разобраться, этим клушам ведь никто не мешал прихватить из лагеря какое-нибудь татарское имущество, которого там было немало. Более того, времени у них для этого было несравнимо больше, чем у девчонки, которую они собрались ограбить.

Не подумали, поленились или, может, просто побоялись, трясясь от каждого чиха, затариться добром и теперь решили тупо отобрать его у того, кто не побоялся, не поленился и постарался. Всегда терпеть не мог подобных халявщиков, и если раньше в бошке проскальзывали мысли, что надо подумать, как помочь им попасть домой, то сейчас резко перехотелось суетиться.

В итоге, разобравшись, что происходит, я негромко буквально прошипел, указывая на ту, кого хотели ограбить:

— Она под моей защитой, тронет кто её, отвечу я, а разговор у меня будет короткий, раков в реке много. И ещё, услышу от вас ещё хоть малейший писк или устроите какую-нибудь очередную склоку, разбираться, кто прав и кто виноват, не буду, порублю нафиг как капусту. Достали уже, дуры набитые.

Похоже, перестарался я слегка, потому что половина этих клуш начала всхлипывать ещё до окончания этой моей речи. Но разжалобить меня им после всего случившегося им было не суждено.

Просто я развернулся и ушёл в сторону схрона, буркнув напоследок Илье:

— Присмотри за ними и, если что, не жалей.

Тот с весёлой искоркой в глазах вполне серьёзно прогудел:

— Пригляжу, боярин, не сумлевайся.

— Не боярин я никакой, казак я, — ответил я, повернувшись к нему.

— А говоришь и ведёшь себя как боярин, — не остался в долгу Илья

— Да тьфу на тебя, — ответил я в сердцах и реально сплюнул в сторону.

У схрона подобрал подходящее место, чтобы оставаться большую часть дня в тени, и начал собирать туда павшую хвою, формируя подобие ложа. Когда справился с этой задачей, просто завалился спать, краем глаза увидев, что народ, глядя на меня, начал заниматься тем же самым.

Девчонка, которую я защитил, подошла, поблагодарила и начала, искоса на меня поглядывая, тоже собирать хвою, устраивая себе ложе рядом с моим, но мне, откровенно говоря, на это уже было наплевать. Не успел упасть на подготовленное спальное место, как вырубился, будто свет выключили, ну или свечу задули.

Глава 17

Снилась жена.

Подкатилась, как привыкла, мне под бок, положила голову на плечо, разве что не мурлычет.

По укоренившейся привычке на автомате дал волю рукам, которые сами по себе, без участия разума, начали исследовать приятные округлости. Успел ещё удивиться, какое все замечательно упругое у неё, как проснулся и наткнулся взглядом на млеющую в моих руках прелесть, которая, похоже, была совсем даже не против моих исследований.

Честно сказать, не сразу убрал руку с интересных форм, очень уж комфортно она там себя чувствовала, даже сжиматься чуть начала непроизвольно.

Правда, надолго это не затянулось. Просто вспомнилось вдруг, что вокруг люди, поэтому плавно с перекатом подорвался на ноги и так же плавно, но быстро переместился за схрон, спрятавшись таким образом от чужих взглядов в попытке скрыть слишком уж однозначную реакцию организма на такое пробуждение.

Выматерился про себя и, размышляя о том, что женский вопрос край надо решить как можно быстрее, умчался в кустики справлять естественные надобности, отложив на время всякие размышления.

Судя по солнцу, время было ближе к вечеру. Нехило так поспал, видно, и правда неслабо вымотался за прошедшую ночь.

Когда вернулся обратно, обнаружил, что большая