— Я останусь рядом, лишенец, — решительно заявил мой младший товарищ. — Жди свою модуляцию. Черт с тобой. Орден могу получить и позднее.

Гранин похлопал отважного бойца по плечу. Голос самописца внутри моей черепной коробки молчал. Я отчаянно посылал мысли в мозг: «Ответь! Ответь, незнакомец! Кто ты? Откуда? Где тебя ждать, в какой точке?»

Цифровой алгоритм безнадежно молчал. Делать было нечего. Ослушаться приказа Власика я не посмел. За окном уже два раза раздавались гудки машины. Шофер торопил, вероятно, желая как можно скорее доставить нас к аэродрому. Потом он развернет ленд-лизовский джип и помчится к стенам Рейхстага.

— Ладно! — наконец, я решился. — Двигаем на взлетную полосу.

— Ур-ра-а!!! — заорал радостно Борька.

— А как же контакт? — усомнился Павел Данилович.

— Черт с ним, с контактом, — огорченно махнул я рукой. — Искала два года, поищет еще. — Я имел в виду барокамеру. — Раз сканер нащупал мой вектор, теперь автоматика саркофага меня не отпустит.

— Пожалуй, ты прав, — спустя секунду раздумий, согласился майор. — Я не физик, ты знаешь. Но тут и ежу понятно: если в твоей черепушке раздавался механический голос какого-то там твоего самописца, то ты уже в зоне их досягаемости.

— Кого их? — непонятливо спросил Борька, пакуя рюкзак. Третий гудок нетерпеливого шофера заставлял нас спешить. — Кого их, академик ходячий?

— Их — это незнакомого нам пассажира, с кем Саня должен вступить в контакт, и…

— И?

— И, собственно, самой барокамеры. Хотя, если признаться, ни ты, ни я, ее никогда и в глаза не видали. Какая она хоть собой? А, Саня?

— Барокамера?

— Да.

— Я же описывал вам.

— Ты упоминал саму суть перемещений и выбросок. А агрегат, способный швырять в другие эпохи, ты не описывал.

— Ну, как вам объяснить, — наскоро завязывая узел вещмешка, попытался обрисовать я барокамеру, источник всех моих приключений. — Такая себе герметичная капсула, снабженная сканерами, циркуляцией воздуха, прочими приборами. Имеет возможность перебросок во времени. Обладает мощным импульсом гравитации. Анабиозная жидкость. Экраны, дисплеи, саркофаг…

— А в харю не хочешь? — набросился на майора младший боец. — Какого хрена нам нужна твоя физика? Саня, не слушай его! Погнали на взлетную полосу.

Окинув последним взглядом здание Штаба фронта, мы уселись в машину. Взревев американским мотором, «Виллис» помчался по разрушенным кварталам в противоположный от Рейхстага район. Кругом рдели красные и белые флаги. Со стороны Имперской канцелярии раздавался грохот всеобщего гула артиллерий союзников. К центру Берлина мимо нас спешным шагом, обгоняя друг друга, двигались колонны наступавшей пехоты. Воздух был плотно пропитан громогласными криками:

— Ур-ра-а!

— На Рейхстаг!

— Берлин, братцы, наш!

Шли танки. Застревали в разрушенных улицах грузовики с санитарными обозами. Чадили походные кухни. Репродукторы перестали передавать воззвания уже мертвого Геббельса. Последние горстки фанатичных эсэсовцев сдавались без боя. Местные жители бросались к нашей машине, едва не осыпая ее поцелуями. Борька орал, высунувшись в окно миловидной немке:

— О, моя фройляйн! Не желаешь ли поваляться в постельке?

Та лишь кивала, ничего не понимая по-русски. Обернулся ко мне с восторгом:

— Слышь, лишенец? Может, возьмем ее в самолет, а? Я ей там чачу зафигачу! — и ржал во весь голос.

Минуя разруху кварталов, удаляясь от всеобщего гула и суматохи, машина сделала последний рывок. Развернулась. Застыла. Дверцы раскрылись. Мы ступили на взлетную полосу.

— Прибыли! — попрощался с нами водитель. — Вон, ваш самолет.

И, газанув, помчался в сторону центра. Там рейхсканцелярия. Там Рейхстаг. Он хотел там присутствовать. Как, впрочем, и Борька.

…Потом мы взлетели.

* * *

Оглядываясь мысленно назад, сейчас, пролетая над Европой, я вспоминал, как под днищем фюзеляжа под нами раскинулся побежденный Берлин. С высоты птичьего полета он представлял собой сплошную разруху. Такие картины я видел еще в своем времени в сетях интернета. Смотрел старую хронику. Со школьной скамьи мне была известна почти каждая мелочь мая-месяца сорок пятого года. Но сейчас-то был январь! И колесо фортуны изменило ход всей истории. Виток альтернативной эволюции Земли шел своим собственным ходом. Поэтому я не меньше Борьки и Гранина с любопытством взирал с высоты на поверженный город.

Когда подлетали к Варшаве, у меня в голове прозвенел тревожный звоночек. По отсчету самописца, когда он внутренним голосом указал время контакта, до соприкосновения двух модуляций оставалось восемь часов. Следовательно, контакт должен состояться за десять минут до полуночи. Сегодня. 28 января.

Заправившись, самолет взял курс на Минск. Можно немного поспать. После Минска — Москва.

Борька с майором резались в карты. Где он их раздобыл — одному богу известно. Все сокрушался, что не прихватил с собой ту миловидную фройляйн. Зато мысли о будущем ордене приводили его в полный восторг.

По подсчетам Гранина, контакт двух векторов — моего и незнакомца — должен произойти, когда наш самолет как раз приземлится на запасной полосе военного аэродрома Москвы.

23:50

Эти цифры на стрелках часов теперь засели в моей памяти до самой точки прибытия.

…Миновали границу. Потом была кратковременная посадка в Минске. Взяли на борт двух пассажиров, военных. Один в чине полковника, второй — капитан ВВС. Оба смотрели на нас, как на диковинку. Как только взлетели, первым спросил капитан:

— Судя по курсу самолета, вы из Берлина?

— Так точно! — отчитался Павел Данилович, хоть и был в гражданской одежде. Сменив военный мундир на нее, он чувствовал себя неудобно.

— Как голый павлин в зоопарке, — прокомментировал Борька, впервые увидев старшего друга не в форме, когда еще не взлетели в Берлине. — Кому теперь честь отдавать, гражданин?

Спустя девять часов полета, стал постепенно привыкать. Поэтому удивленно вперился взглядом в майора, когда тот отчитался по-военному. Потом смекнул, что мы летим здесь инкогнито.

— Берлин уже наш? — поинтересовался полковник.

— Мы вылетали, когда наши части шли на приступ рейхсканцелярии.

— Верно. Судя по сводкам, вечером немцы сдадут и Рейхстаг, — поделился новостями полковник.

Дальше я не слышал. Какая-то странная слабость обволокла организм. Тело постепенно обмякло. Голоса разговаривающих соседей по креслам все дальше и дальше удалялись, как бы в тумане. Перед глазами поплыли круги. Разум стал проваливаться в блаженную нирвану. Похожее чувство я испытал лишь однажды — когда в первый раз услышал цифровой алгоритм. И тут