— А как вас зовут? Даме первой представляться неприлично, — наигранно надула губки стюардесса.

— Имя — Иван, отчество — Иванович, — усмехнулся я. — Был бы испанцем, звали бы Хуан, французом — Жан, а немцем — Йохан.

— А как будет по-итальянски?

— Джованни, — хохотнул я. — А как зовут повелительницу отечественного воздухоплавания?

— У меня очень простое имя — Ира, — пожала плечами девушка и в этот самый момент музыканты доиграли последний аккорд своей медленной композиции.

— Ой, — вдруг ойкнула стюардесса, вцепившись в моё плечо. — Палец свело в новых туфлях. Можете проводить меня в номер? И я надену на ноги что-нибудь попроще.

— Что только не сделаешь, чтобы люди спокойно могли летать самолётами «Аэрофлота»? — пробормотал я и взял незнакомку на руки. — Куда нести?

— На четвёртый этаж, — смущённо пролепетала Ира. — Кхе, к лифту.

Рассказывать о том, как я пересёк переполненный народом зал ресторана и как мы целовались несколько секунд в лифте, смысла не имеет. Зато в коридоре у меня вдруг прояснилось в голове. Я всё так же нёс на руках женщину с красивым и сексапильным телом, которая что-то шептала о моей мужской силе, но в мой мозг, словно заноза, вонзилась странная мысль, что это всё спектакль. Мне вдруг подумалось, что сейчас я эту стюардессу внесу в номер, брошу на кровать, а она возьмёт, разорвёт на себе платье, ударит себя кулаком по ноге и закричит: «спасите, насилуют». И тут же, как по заказу выскочат два бравых сотрудника полиции, то есть пока ещё милиции. Затем они составят протокол, зафиксируют ушибы и порванное платье, а потом я с этим протоколом от товарищей из МВД никуда не денусь.

«И тогда прощай ЦСКА, здравствуй московское „Динамо“, — буркнул я про себя и поставил девушку на ноги перед дверью в её комнату. — Может чушь всякая мерещится от усталости? Совсем я одичал. Но иногда лучше перебдеть, чем не добдеть».

Тем временем стюардесса Ира поверну ключ в замке, приоткрыла дверь и потянула меня внутрь гостиничного номера, прошептав: «пошли быстрей, я вся горю».

— Пожди, я таблетки на столе забыл, — проворчал я, похлопав себя по карманам. — Мне врач прописал от ушибов. Не дай Бог их кто-нибудь сопрёт. Подсудное дело.

— А как же я? — незнакомка вцепилась в мою руку.

— А ты пока прими душ, надеть соблазнительный халатик. Я мигом, — я чмокнул свою случайную подруг в губы и быстрым шагом поспешил к лифту.

И как только я появился в лифтовом холле, то чуть ли не нос к носу столкнулся с двумя товарищами из милиции. Я сначала бросил короткий взгляд в коридор, где всё ещё стояла и хлопала большими ресницами моя актриса-стюардесса, а потом покосился на этих двух оболтусов, которые должны были не отсвечивать и прийти по сигналу в самый интересный момент. Кстати, они в свою очередь пялились на меня как на инопланетянина и мысленно восклицали: «как ты ушёл от такой бабы? Совсем шайбой голову отбило?».

— Не ходите налево, товарищи из милиции, чревато сюрпризами, — погрозил я блюстителям закона и порядка пальцем и, громко загоготав, вошёл в только что приехавший лифт.

* * *

Ночью мой гостиничный номер оглушался рёвоподобным храпом Виктора Сергеевича Коноваленко. Выпив с товарищами по команде по паре литров пива на брата, Сергеич чувствовал себя превосходно и спал без задних ног, при этом не давая смокнуть глаз мне. Я же ещё раз проигрывал в голове происшествие с блондинкой и мысленно благодарил всех известных Богов, что вовремя выпрыгнул из расставленной на меня «мышеловки». Между прочим, подруги этой самой «стюардессы» тут же слиняли, как только завидели мою фигуру в зале ресторана, где я просидел ещё полчаса с чашечкой кофе и молочным коктейлем.

Впрочем, блондинка и в самом деле могла работать стюардессой. Барышне вполне могли пообещать деньги или ещё какие-либо услуги. Допустим, органы правопорядка могли закрыть какое-нибудь её персональное дело по спекуляции иностранными товарами. Джинсы, кофточки, платья, сапоги и прочие заграничные вещи ввозили в страну не только спортсмены, артисты и дипломатические работники, но и стюардессы международных авиалиний. И бдительные работники таможни нет-нет да кого-нибудь на этой контрабанде ловили.

— Что ж ты так храпишь-то, Сергеич? — прорычал я на Коноваленко и бросил в него подушкой.

Однако наш прославленный голкипер только крякнул и, не открывая глаз, повернувшись на другой бок, захрапел другим более высоким звуком.

— А ведь это не шутка, если МВД открыл на меня сезон охоты? — прошептал я, глядя в потолок. — Благо, что в Горьком меня каждый порядочный мент прикроет. Ну, а в Москве буду вести себя как можно тише и скромнее, — пробормотал я и не заметил, как провалился в сон.

И первое что я увидел — был жёлтый и тусклый свет уличного фонаря. С неба из ночной черноты мелкими хлопьями падал белый снег. Пустынная улица, что простиралась вдаль, периодически зияла чёрными пятнами и навевала чувство какой-то потаённой тревоги. Словно, где-то среди темноты притаилось опасное чудовище и оно только и ждёт проходящего мимо путника.

Я помотал головой в поисках какой-нибудь дубинки для самообороны, поворчал на нерадивого дворника, который мог бы и оставить черенок от лопаты. Как вдруг мимо меня прошла социолог из Ленинграда, девушка Карина. Шубка нараспашку, темные волосы с подкрученными концами поверх воротника, на ногах меховые сапожки чем-то напоминающие унты.

— Стой! — заорал я. — Туда нельзя!

Однако голоса своего я так и не услышал. А Карина между тем всё дальше и дальше удалялась по пустынной прямой улице, куда-то в пугающую черноту.

— Стой! — рявкнул я и побежал следом.

И, конечно же, безалаберную девушку, которая гуляет по ночам одна, я тут же нагнал. Но Карина меня не только не слышала, но и не видела. И тут одно из деревьев припорошенное снегом пошевелилось. Снежные хлопья полетели вниз и я, резко развернувшись, чётко разглядел два красных и полных злоба глаза, смотрящих на мою знакомую из-под длинных ветвистых рогов, которые мне сперва показались обычными ветками. После чего огромная ладонь с тонкими и худыми пальцами потянулось к девушке. Оказывается, для чудовища я тоже являлся невидимкой.

— Твою ж так, — прошептал я и закричал, — бегиии!

И вдруг меня кто-то дёрнул за плечо. Я вздрогнул, зимняя улица