Между прочим я обратил внимание на то, как здорово водит машину Волчков. Он мчался быстро, уверенно и осторожно, не рискуя, не дергаясь попусту. Казалось, будто авто само везет нас стремительно, ровно и плавно, без рывков и экстренных торможений. Наверное, и этому их учат там — профессиональному вождению.

Там — ясно, где.

— Слушай, — начал он, не отрывая взгляд от трассы, — я к той же теме… Что делать, когда ухватиться не за что?

— Создать, — усмехнулся я. — То, за что можно хвататься. Из ничего. Понял уже. Я работаю волшебником, где-то так?

Он ответил не сразу. Мы настигли старенький, ржаво громыхающий ЗИЛ-130, Волчков перебросил рычаг КПП из четвертой скорости в третью, мотор взревел — и мы по плавной дуге обогнали грузовик, вернувшись на свою полосу.

— Почти, — сказал Волчков, вновь включив четвертую. — Только это называется анализ и синтез. Логический.

Ты смотри, как заговорил!

— Так разве это не ваша работа?

— Отчасти, — согласился он. — Но у тебя… мы ведь на «ты»?

— Теперь да.

— Отлично! У тебя, у вас, твоих друзей есть огромный плюс: системное научное мышление. Так?

— Допустим, — согласился я, уже понимая, куда он сейчас повернет. Но говорить за него не стал. Пусть сам скажет.

— И допускать нечего! — махнул он правой рукой, левой крепко держа руль. — Конечно, какие-то задачи мы решаем лучше. Но здесь-то задачка совсем нетривиальная! Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю, что! А у вас, ученых… Ну, вот смотри: штангист может поднять тяжесть, для других непосильную! Не обязательно штангу, а какой-нибудь там ящик пудовый. Обычный человек возьмется — и кишка лопнет. А такой атлет р-раз! — и поднял. Смысл понятен? У вас же мозг тренирован, как у штангиста мышцы! Вы найдете, угадаете, поймете там, где мы не увидим…

Я хмыкнул. Льстить решил, что ли? Да вроде бы не такой человек. Не похоже. Он и говорил серьезно, даже как-то страстно, с сильнейшим убеждением, как говорят о чем-то родном, выстраданном. Видать, немало думал об этом.

— … Ты понял, Максим?

— В целом да, но слушать интересно.

Он рассмеялся:

— Еще бы слушал, да слушал?

— Примерно так.

— Тогда ладно. Смотри: соберитесь вы всей своей умной оравой, постарайтесь вспомнить все о Рыбине. Что слышали о нем, от него. Вот ты же общался с ним?

— Было дело.

— Вот. Все вспомни! Всю информацию просей через себя! Да не ты один, все вы вместе. Что-то должно промелькнуть! Вот этот ворох всяких мелких фактов, словечек каких-то. В таких случаях и память и логика обостряются, а у вас они и без того как бицепсы штангиста по сравнению с обычными ручонками. Согласен?

Опять же он говорил без всякой лести, но со страстью, с надеждой. Впрочем, я его понимал: ему больше ничего не оставалось, кроме как надеяться на то, что из мозгового штурма интеллектуалов вдруг слепится нечто, какая-то связь фактов, одно зацепится с другим как шестеренки — и поехали!

Хм! Кстати, зацепило и меня. Я просто представил, как мы все: я, Володька, Жора, Фрэнк и Яр собираемся… Мы с Сашкой, конечно, ничего не говорим о том, что нам известно. А в остальном — да, слово за слово, и правда, что-то может просиять.

Я почувствовал, что начинаю заражаться этой идеей. Что это странно. Но реально.

— Надо попробовать, — сказал я.

— Попробуйте, — это прозвучало устало. Как будто выговорился «прапорщик» и устал. Будто выполнил какую-то тяжелую работу.

Больше в дороге мы об этом не говорили. Только уже перед самым въездом через КПП он сказал так, как говорят о чем-то твердо решенном:

— Когда соберетесь?

— Завтра, наверное.

— Не тяни. Счет у нас на дни, если не на часы. Насчет работы не волнуйся, ты пока в распоряжении Пашутина.

— Понял.

— Тебя домой? — зачем-то спросил он…

Вопрос точно встряхнул меня.

— Нет, — быстро сказал я. — Можешь к Кондратьеву подбросить?

Почему я решил заехать к Аэлите⁈ Оно вроде бы понятно, почему, но эта просьба вырвалась из меня совершенно спонтанно, я сам не понял, как вылетели эти слова.

Что еще раз подтверждает: судьба умнее нас.

Волчков понимающе усмехнулся:

— Вон оно что! Ну, конечно. Давай.

И вскоре притормозил у коттеджа. Лишних слов говорить не стал, распрощались, и он уехал.

А я остановился у забора. Даже не знаю, зачем. Дело уже шло к вечеру, хотя до сумерек было далеко. Я вдохнул поглубже…

И тут на крыльцо вышел Ипполит Семенович.

Увидев меня, он явно обрадовался, но без той сумбурной суеты, которая колбасила его прежде:

— А, Максим! В гости, на огонек?

Вообще он заметно изменился. Сильно сдал. Раньше я не замечал, а теперь вдруг увидел, что он все-таки сильно немолодой человек.

— Можно и так сказать. Принимаете?

— Что за вопрос, — он улыбнулся. Обернулся: — Аэлита! К нам гость.

…Мы сидели втроем за столом, пили чай. Я ненавязчиво, но умело свернул разговор к Рыбину:

— А как вы вообще поняли, что это он⁈

— Э, брат, — Кондратьев грустно усмехнулся, — Черт его знает. Я ж не философ, не психолог какой. Как объяснить? Просто задумался — и все сложилось. Даже сам не понял.

— Папа скромничает, — заявила дочка. — Все он продумал, все понял.

— Так-то, может, и так, да объяснить трудно, — честно признался глава семейства. — Это, знаешь, после того нашего разговора, — обратился он ко мне. — В самом деле, одно слово! Ты попросил припомнить случаи, вот я и вспомнил Пашку Савельева. Да я и думать про это забыл! А тут, как будто свет включили в голове. И все вдруг стало видно. Прямо чудо! Раньше как будто где-то в тени было, по углам пряталось, а здесь все стало видно! Все понятно!

Да, Ипполит Семенович не мастер был рассказывать, но тут возбудился, заговорил горячо, искренне, и все на самом деле было понятно. Между разрозненными событиями внезапно открылась связь. Самое разное, оно просто было, прошло мимо, сроду не подумаешь — а тут пелена упала с глаз, и до смешного ясно, что все это связано! Сковано одной цепью. А имя этой цепи — завхоз Рыбин.

— … Я поверить не мог! — горестно замотал головой