Бубнов зашагал по лестнице, сопровождающие рядом. А мы с Пашутиным за ними.

Все случилось так быстро, что потом я не мог себе поверить. Знал, что так было, а разум отказывался это сознавать. Секунда? Да куда там! Миг, не уловимый глазом, мозгом… чем мы там еще впитываем информацию.

Бубнов бросился вперед.

— Стой, гад!

Глава 22

По случаю летней жары окна в подъезде были распахнуты настежь. И я мгновенно все понял. Но ничего не успел сделать

— Стой, гад! — это крикнул один из оперов, бросаясь вслед.

Поздно. Одним магом беглец взмахнул на подоконник. Вроде бы на миг замер — не знаю, почудилось мне это или нет. А по большому счету и неважно! Миг, не миг — ноги в стоптанных ботинках мелькнули на фоне ярко-синего неба с белоснежным облаком в зените. И исчезли.

Мертвящее чувство — ледяной удар в низ живота, словно туда влетел снежный ком. Короткое ожидание чего-то ужасного…

И глухой шлепок оземь далеко внизу. И тишина.

Мы четверо застыли, как столбы.

— М-мать вашу… — злым свистящим шепотом прошелестел Пашутин. — Ну и куда смотрели, раззявы? О чем думали? Что, лычки на погонах жмут⁈ Теперь не будут!

— Т-товарищ полковник… — заикаясь, проговорил один.

— Да уже, наверное, подполковник! — Пашутин не потерял присутствия духа.

Вот оно что. Значит, наш Борис Борисович полковник. Так-так… Пока, во всяком случае.

— Ой, Господи! — заголосил внизу истошный бабий голос. — Ой, беда-то какая! Ой, спаси и помилуй!..

— Началось! — зло бросил Пашутин. И обрушился на своих: — Ну, чего встали, как пеньки с глазами⁈ Вперед!

Те двое виновато припустились вниз по лестнице.

…Не стану долго рассказывать о муторной возне с официальными лицами — Скорой помощью, милицией, о том, как Пашутин, отозвав в сторону милицейских офицеров, долго и невесело переговаривался с ними вполголоса. Насколько потрясло это событие окрестных жителей — тоже ни в сказке сказать, ни пером описать. В те благодатно-мирные, патриархальные годы жизнь людей текла так спокойно, так безоблачно и безмятежно, что таких диких сцен никто представить себе не мог.

И вдруг оно случилось. Невероятно!

Конечно, толпа зевак возникла как из-под земли. Ладно бы любопытные дети Тщетно милиционеры уговаривали граждан не тесниться, не волноваться, разойтись по домам и тому подобное. Граждане не расходились. Всех не то, что взволновало — все были просто в лютом шоке.

Обо мне в суматохе как будто позабыли. Я отошел чуть в сторону, к нашим машинам — «Волге» и «копейке». Здесь рядом, как нарочно, оказалась маленькая деревянная лавочка. Я на нее и присел.

Надо было подумать.

Дело даже не в том, зачем Бубнов покончил с собой. Мотивы тут могли быть разные, хотя их и немного. Скорее всего — отчаяние от взгляда в будущее. Вряд ли ему грозила вышка, но лет десяток отхватить он бы смог. Возможно эти десять лет и представились ему настолько безотрадными, настолько тяжкими, что мысли о них он вынести не смог.

Мотив — угрызения совести? Не похоже. Не тот типаж. Вряд ли у него есть эти угрызения. Мотив — страх выдать связи Рыбина? Да тоже вряд ли. Эту историю с домом он придумал только ради того, чтобы свести счеты с жизнью. Сам он мелкая сошка. То есть, он, конечно, ездил с завхозом в Куйбышев, и вполне вероятно, что Рыбин выходил на контакт с резидентом. Но уж Бубнова он точно в известность не ставил и контакт не раскрывал. Так что — внутренняя душевная драма. Психология!

Но ладно! Это второстепенно. Главное — что теперь делать? Как искать связь⁈

Вопрос-то этот я себе задал, а ответ что-то не просматривался. Эх, если б с кем посоветоваться!..

Не успел я так подумать, как по траве прошуршали мягкие шаги. И ко мне подсел Волчков. Я вежливо подвинулся.

Он усмехнулся:

— Доигрались, мать вашу… Но честно сказать, я такого трюка не ожидал. Карлсон, блин! Без пропеллера. Ты, небось, думал уже над поводом? Зачем он сиганул?

Замечательно, что Волчков говорил со мной так по-приятельски, как никогда раньше. Точно мы с ним самые закадычные друзья.

— Конечно, — ответил я. И изложил свои соображения.

Он задумчиво покивал:

— Резонно. Но это не главное.

— Один в один, — я усмехнулся. — То же самое себе сказал.

Он помолчал. И заговорил почему-то так, словно рассуждал сам с собой:

— Здесь ведь в чем загвоздка? Да во всем. Ни одной зацепки нет. Значит, что? Значит, надо их создать.

— Интересно вы говорите, товарищ… Кстати, кто вы все-таки по званию? Как вас называть?

— Так я уже сказал — Василий Сергеевич. Можно считать это званием.

— Даже так?

— А почему нет?

— Странно, — ухмыльнулся я. — Но ладно. Как скажете.

— Слушай, — вдруг быстро заговорил Волчков, — а теперь всерьез, без дураков. Без шуток-прибауток. Нам ведь совсем нечем зацепить связь Рыбина с резидентом. Что делать? Только думать! Вспоминать то, что было…

Но здесь разговор замялся, потому что нудная обязательная возня с телом самоубийцы на месте происшествия, похоже, подошла к завершению. Засуетились и правоохранители и медики, затормошились, замахали руками. Санитары выволокли из медицинского «рафика» носилки.

— Ага, — прервал себя Волчков, — кажется пошла вода в хату… Слушай! Нам тут больше делать нечего, погоди минуту. Поговорю с Борисычем, чтобы нам обратно ехать. Ему еще оформлять, да объясняться — такая бодяга! Часа на полтора минимум. Согласен? А мы домой. В пути поговорим.

— А третий? Который с нами ехал?

— Неважно. Может, с нами поедет, может, с ними. Это Витя, он парень надежный, как атлант. При нем все что угодно, можно говорить, он потом слова не скажет. И что он есть, что нет его — никакой роли не играет… Ладно! Посиди тут. Я сейчас.

И я увидел, как он подскочил к Пашутину, отвел в сторону, они коротко переговорили — и полковник устало махнул рукой. Без большого желания, но согласился. Давай, мол! Ладно.

Василий Сергеевич поспешил ко мне:

— Все, едем! Кстати: ты есть хочешь?

— Да уж потерпим до дому.

— Согласен! — воскликнул он с неожиданным воодушевлением. И мы сели в «Жигули» и помчались.

Пока выпутывались из городских улиц, помалкивали, разве что так, редкими словами перекинулись. А как выехали на трассу, погнали в Сызрань,