Алексей повернулся к Александру:

– Я обо всем доложу, вам не обязательно идти со мной.

Александр заколебался, так что пришлось поднажать:

– Вам действительно лучше отдохнуть. Вы нездорово выглядите.

– Ты слишком обо мне заботишься, – Александр с улыбкой покачал головой. – Что ж, если понадоблюсь, я буду у себя.

Цесаревич прогуливался меж аккуратных, недавно выбеленных домов. Завидев Алексея, резко остановился.

– Что вас так задержало? Говорите скорее, как все прошло.

Алексей неуверенно покосился на дома.

– Прямо здесь?

– Говорите, я сказал! Получилось у вас или нет?

– Получилось, ваше высочество.

Напряжение ушло из задубевших от тревоги плеч. Взгляд цесаревича смягчился.

– Где Александр?

– Я попросил его идти отдыхать. Эта ночь из нас обоих выжала все соки.

Цесаревич вздернул бровь.

– Ты-то здесь.

– Мне стало лучше после того, как его высочество позволил мне перевести дух в Зимнем дворце.

– И вы решились показаться во дворце после того, что устроили у князя?

– У князя нас никто, кроме него самого, не видел. И во дворце тоже только пара караульных и великая княгиня, – тут перед глазами встало лицо ненавистного екатерининского фаворита. – Нет, мы еще столкнулись с графом Зубовым, но не думаю, что от него будут проблемы. Великий князь нашел, чем заткнуть ему рот.

Цесаревич хмыкнул, но недовольства во взгляде поубавилось.

– Хорошо. Отойдем с улицы, и расскажешь подробнее.

В парке было тенисто и свежо. Алексей тщательно пересказал все произошедшее. Цесаревич не прерывал. Даже яркое майское солнце не могло прогнать с его лица усталые морщины. Сорок лет, а далек от престола так же, как в семь… Сколько же еще ждать?

– Вы славно поработали, – но его мысли были не здесь. – Мне следует тебя наградить.

Алексей смутился.

– Служба вашему высочеству – уже награда.

Мелькнувшее во взгляде цесаревича одобрение было слаще любой похвалы.

– Вот поэтому ты ее и заслуживаешь, – он призадумался. Взмахнул рукой. – Жди здесь.

Алексей слишком устал, чтобы гадать. Он привалился к стволу старого дуба, прижался щекой к шершавой коре. Боялся, что кошмар снова сорвет с петель дверь в реальность, но все было спокойно, только птицы перепевались в шепчущих кронах да где-то жужжал шмель.

Гатчина. Маленький сказочный мир, где все всегда хорошо. Где день – яркий и долгий, а ночь – нежна и не прошита чудовищами. Где все делают то, что им положено, а управляет – добрый и справедливый хозяин. Где на горизонте – только малиновые рассветы и правильное будущее.

Шаги. Алексей разлепил глаза и поспешно выпрямился, но цесаревич не сделал ему замечания. От усталости все вокруг плыло, так что вытянутый предмет в его руках Алексей по привычке принял за трость. Но, моргнув, встрепенулся: шпага. Длинный узкий клинок, витая тяжелая гарда и у рукояти – медальон с красным крестом в круге.

– Орден Святой Анны. Носить его открыто нельзя – ее величество не желает, чтобы я раздавал ордена по своему усмотрению. Но придет и для него время.

Алексей потерял дар речи. Что уж там орден, сама шпага выглядела безумно дорогой. Такое оружие дарят наследникам, а не отличившимся худородным офицерам.

– Освященная сталь, – кивнул цесаревич. – Да не абы какая. Был бы здесь Герман, рассказал бы в подробностях, когда и через какие европейские соборы эта шпага прошла. Перед ней ни одна тварь не устоит.

– Ваше высочество, я не могу… Это слишком большая честь…

Цесаревич фыркнул. Ткнул эфесом ему в грудь – так быстро, что Алексей перехватил инстинктивно. Рукоять легла в ладонь, как влитая. Он почувствовал силу и величие древности.

– Кто здесь цесаревич, я или ты?

– Вы, ваше высочество.

– Значит, я и решаю, какая честь слишком большая, а какая – в самый раз, – отрезал цесаревич. – А теперь иди спать, на тебя смотреть больно.

Глава 32. Семья

– Это сын, – Мария Федоровна держала ладонь на округлившемся животе. – Я чувствую, что это сын.

Алексей удивленно покосился на нее. Великая княгиня всегда была с ним вежлива и приветлива, но редко заговаривала на личные темы.

На садовой дорожке, среди идеально ровных кустов, цесаревич учил сыновей пускать царский огонь в оружие так, чтобы лишь тонкая белая линия прочерчивала клинок от основания до острия. Линия Александра была ровной, лишь немного шире необходимого, а вот по шпаге Константина плясали сияющие зигзаги. Младший великий князь теперь тоже носил гатчинский мундир и, если смотреть правде в глаза, преуспевал в воинской службе куда больше брата.

– Я уверен, его высочество будет очень рад, – Алексей снова посмотрел на цесаревича, поправляющего плечи Константина. На фоне изящного старшего брата тот казался настоящим богатырем.

– Конечно, будет, – Мария Федоровна расцвела улыбкой. – Он так любит наших мальчиков, вы же видите?

Любит – конечно. А вот доверяет ли? Алексей не знал. Со дня тайной присяги Александра отношения отца с сыном как будто выровнялись. Все радовались – и воцарившемуся спокойствию, и будущему пополнению в семье. Настоящая идиллия.

У самого Алексея дела дома шли не так хорошо. Мать писала, что отец никак не идет на поправку, но Алексей гнал от себя страшные мысли. Отец, может, и старик, но он ведь крепкий, да и упрямый страшно. Поправится – такому все нипочем.

– Конечно, вижу, ваше высочество. Уверен, ваш третий сын вырастет таким же достойным человеком, как и его братья.

Мария Федоровна снова улыбнулась – нежно и немного грустно.

– Они еще мальчиками убегали из дворца, чтобы повидать нас, хотя ее величество запрещала. А теперь такие взрослые… Им никто уже ничего не запретит, – она снова погладила живот. Глаза влажно блеснули. – А она и этого заберет, я знаю.

Они сидели на разных концах скамьи, но эти несколько пядей вдруг показались неодолимой пропастью. Никакие утешения не перебросят мост через такую бездну. Да и что тут скажешь?

– Мне очень жаль, – выдавил Алексей, неловко постукивая сапогом по земле. Какие же пустые слова… – Так быть не до́лжно.

Верно, только в Гатчине всё всегда как до́лжно. Островок порядка посреди океана несправедливости.

Мария Федоровна вздохнула.

– Зря про вас говорят, что вы никого не жалеете. У вас хорошее сердце.

Алексей не стал уточнять, кто и где говорит. Солдаты вечно на что-то жалуются – на то они и солдаты. Но пусть лучше на