— Сделать-то можно, — почесал в затылке Петруха. — Только на кой-ляд нам эти колеса? В телегу не вставишь.

— Не в телегу. Большой круг мы поставим вот здесь, на стойках, — я показал. — Приделаем к нему ручку. Маленький насадим на ось нашей вертушки. А потом соединим их ремнем.

— Ничего не пойму, — развел руками Егор. — Зачем такая хитрость?

— Смотри, — я снова взял палку. — Ты крутишь за ручку большое колесо. Оно делает один оборот. За это время ремень, который его огибает, протягивается на всю его длину. А так как маленький круг намного меньше, то за это же время он успеет провернуться не один раз, а десять. Понимаешь? Мы меняем силу на скорость. Один твой неспешный оборот ручкой превратится в десять быстрых оборотов нашей вертушки.

Мужики молчали, переваривая. В их глазах я видел сложную смесь недоверия и зарождающегося понимания. Это была магия, но магия объяснимая, почти осязаемая.

Работа закипела с удвоенной силой. К нам присоединились еще несколько человек, заинтригованных непонятной конструкцией. Пока Петруха с помощниками вытесывали «колеса», я заставил Игната пожертвовать старый кожаный ремень от походного тюка. Мы разрезали его и сшили в длинную полосу.

К вечеру все было готово. Горн еще не был достроен, но его механическое «сердце» стояло рядом, собранное и готовое к испытаниям. Конструкция выглядела дико и неуклюже. На двух вкопанных в землю столбах покоилась ось с огромным деревянным колесом, от которого отходила грубо вытесанная ручка. Чуть поодаль, на других стойках, была закреплена ось с моей крыльчаткой, на которую был насажен маленький шкив-колесо. Все это соединял кожаный ремень.

Вокруг собралась почти вся артель. Работы встали. Все смотрели на мое творение, и в воздухе висело ожидание. Либо я очередной раз докажу, что мой котелок варит лучше, чем у других, либо я прилюдно сяду в лужу со своей «хитрой мельницей».

— Ну, Петрович, давай, крути свою шайтан-машину! — крикнул кто-то из толпы.

— Сам и крути, — усмехнулся я. — Егор, подь сюда. Ты у нас самый сильный. Давай, не спеша, за ручку.

Егор подошел, недоверчиво оглядел конструкцию, взялся за ручку и с сомнением начал вращать. Большое колесо медленно, со скрипом, пошло по кругу. Ремень натянулся и пополз. И в тот же миг маленький шкив на оси крыльчатки завертелся.

Сначала медленно. Потом быстрее. Быстрее!

Крыльчатка ожила. Четыре лопасти, сперва различимые глазом, слились в один сплошной, гудящий диск. Раздался низкий, нарастающий гул, и в лица столпившихся мужиков ударил мощный, упругий поток воздуха. Он взметнул пыль, затрепал бороды, заставил прищуриться.

— Ничего себе! — ахнул Петруха, отступая на шаг.

— Вот это да… — пробормотал кто-то сзади. — Прям ветер делает!

— А зачем это? — не унимался самый недогадливый.

Егор, который крутил ручку, остановился, тяжело дыша. Он смотрел на свое творение — на этот рукотворный ветер — с изумлением и гордостью.

— Зачем? — он обернулся к толпе, и в его голосе прозвучали нотки лектора. — А затем, дурья башка, что когда мы этот ветер в горн направим, там такой жар будет, что сам черт в аду позавидует! Мы не то что золото, мы камень плавить сможем!

Толпа одобрительно загудела. Они поняли. Они увидели. Это была не просто непонятная игрушка. Это был шаг в другой мир. В мир, где человек не просит ветер у природы, а создает его сам, своей волей и своим умом.

Я стоял в стороне и смотрел на их лица — восторженные, удивленные, гордые. Я дал им не просто технологию. Я дал им нечто большее. Я показал им, что привычные вещи можно делать по-другому. Что можно не идти по проторенной дедами тропе, а искать свой путь. Я заражал их самым опасным и самым могучим вирусом — вирусом прогресса. И я видел, как эта зараза начинает действовать.

— Гениально, командир, — тихо сказал Игнат, подойдя ко мне. Он смотрел не на вентилятор, а на меня. — Сделать ветер из дерева и ремня… Вы и вправду колдун.

— Это не колдовство, Игнат, — ответил я, не отрывая взгляда от своего творения. — Это наука. И она, в отличие от колдовства, работает всегда. Главное — знать, как.

Три дня. Семьдесят два часа густой, как таёжный туман, тишины. Напряжение, висевшее в воздухе так плотно, что его можно было рубить топором, никуда не делось. Оно лишь изменило своё качество. Острый, колючий страх перед невидимым врагом уступил место густой, сосредоточенной энергии созидания. Мои артельщики, ещё час назад сжимавшие топоры в ожидании бойни, теперь смотрели на неуклюжую конструкцию из дерева и кожи с благоговением. Они видели не просто «вертушку». Они видели чудо. Рукотворный ветер. И это чудо было куда сильнее страха.

Я не дал им остыть.

— Егор! Михей! — мой голос прозвучал резко, отрезвляя. — Видели? Вот это — сердце нашей печи. Теперь нужно тело. Стенки! Кладите стенки! Да так, чтоб ни одна щель не осталась, чтоб ни один вздох нашего ветра мимо не прошёл!

Работа закипела с удвоенной, почти лихорадочной силой. Пока одна группа, подгоняемая рыком Егора, таскала плоские камни и месила глину, другая, под моим руководством, совершенствовала «лёгкие» нашего будущего горна. Мы укрепили стойки, смазали оси салом и даже соорудили подобие кожуха, чтобы направлять поток воздуха точно в будущую топку.

Ещё день ушёл на то, чтобы достроить сам горн. Он получился приземистым, похожим на разъевшуюся каменную бабу, с чёрным зевом топки и отверстием для поддува сбоку. Ещё один день он сох. И здесь моя «шайтан-машина» снова сослужила добрую службу.

— Мужики, — сказал я, собрав их вокруг. — Если просто ждать, пока глина высохнет, пройдёт неделя. А у нас её нет. Будем сушить принудительно.

Поставили двоих самых дюжих артельщиков попеременно крутить ручку вентилятора. Мощный поток воздуха, направленный на сырые стенки, творил чудеса. Влага испарялась на глазах. Мужики, сначала отнёсшиеся к этому как к очередной моей блажи, вскоре вошли в раж, споря, кто дольше прокрутит. Это стало новой забавой, соревнованием.

На второй день, когда горн уже гудел от сухости, вернулись мужики, посланные за лошадьми. Я увидел их издалека и сердце тревожно екнуло. Они вели лишь одну лошадь, запряжённую в телегу, да ещё одну кобылу на привязи.

— Андрей Петрович, — виновато развёл руками старший, коренастый ветеран из «волков» Игната. —