К слову, трое красноармейцев — те, которые помогли уничтожить немецкий взвод, увязались при отходе из города за ними. Теперь — оборванные и голодные, но в тоже время злые и полные надежды они стояли, ёжась на холодном ветру, и смотрели на горящую Вязьму.

Максим исподволь разглядывал их.

Все — погодки, в оборванных грязных чёрных комбинезонах поверх формы, шлемофонах и разбитых сапогах. Танкисты.

Первый, явно русак, младший лейтенант, твердоскулый с упрямым прищуром серых глаз.

Второй синеглазый, с тёмно-русыми волосами, рядовой.

Третий черноволосый с характерным разрезом карих глаз явно откуда-то со Средней Азии. Младший сержант.

Ну вот что с ними делать, подумал Максим. Не гнать же. Опять же, отдадим должное, дрались цепко и не отстали при отходе, хотя мы были на лыжах, а они нет.

Младший лейтенант, почувствовав, что на него смотрят, повернул голову, встретил взгляд Максима.

— Я же сказал, уходить на юго-запад, — сказал Максим, улыбаясь одними глазами.

— Вот же чёрт, — танкист усмехнулся и почесал заросшую щетиной щёку. — Перепутал. Что значит, нет компаса.

— Я — командир этого отряда Николай. Большего вам пока знать не обязательно, — сказал Максим, посерьёзнев. — Кто вы такие?

— Младший лейтенант Заруба, — представился русак. — Ульян Иванович. Пермяк. Командир танка. Это мой экипаж, — он повёл рукой. Младший сержант Ровшан Каримов, механик-водитель и заряжающий, рядовой Остап Гнатюк.

— Самарканд, — добавил механик-водитель с заметным акцентом. — Узбекистан.

— Станислав, — назвал свой город заряжающий. — Украина.

Западная Украина, добавил про себя Максим. Ты смотри, а воюет на нашей стороне. Он поймал себя на том, что смотрит на заряжающего более пристально, чем на остальных, словно пытаясь разглядеть в танкисте какой-то внутренний изъян, какую-то червоточину, сразу незаметную.

Ну-ну, сказал он себе. Легче. Просто ты их навидался не так давно, убивал их и знаешь, на что эти нелюди способны. Не все западенцы бандеровцы и мельниковцы. Есть и наши люди.

— Мой отец — коммунист, в обкоме партии работал, — сообщил Гнатюк, словно прочитав мысли Максима. — Його нимци расстреляли.

По-русски он говорил свободно, но по этим «його» вместо «его» и «нимци» вместо «немцы», было понятно, что Остап с Украины.

— Понятно, — сказал Максим. — Пошли. Остальное потом расскажете.

В заимке новых членов отряда первым делом накормили, переодели, во что смогли и Максим похвалил себя за то, что настоял на мешках с запасной одеждой, когда собирали снаряжение для отряда. Вот и пригодилось.

— Эх, ещё бы баньку, — сказал Ульян Заруба. — Но пока снегом оботрёмся, и то хлеб.

— Вы, вроде, не завшивели, — обратил внимание Кос. — Попахивает от вас, конечно, но ничего, терпимо.

— Немцы нас мыли раз в неделю, — сообщил Заруба. — Приказывали раздеться догола, выгоняли во двор и хлестали ледяной водой из шланга. — Несколько человек воспаление лёгких подхватили, их в лазарет, там они и концы отдали.

— Да, — сказал Максим. — Я был этом лазарете. Смотрел, что можно сделать, как помочь. Никак. Из ада выхода нет. Оставь надежду всяк сюда входящий.

— Без надежды жить нельзя, — сказал Заруба. — Мы только надеждой и жили. И вот дождались. Вы пришли. Партизаны?

— Красная Армия, — ответил Максим. — Диверсионно-разведывательный отряд.

— Так это вы дали немчуре прикурить на станции?

— Сначала мы, потом наша авиация добавила.

— Лихо получилось, — Заруба поднялся, принял стойку «смирно». — Разрешите обратиться, товарищ командир?

— Разрешаю, — кивнул Максим.

— Прошу принять в состав отряда меня и экипаж моего танка. Обязуемся не подвести.

— Вольно, — сказал Максим. — Садитесь.

Младший лейтенант сел.

— Как в плен попали?

Заруба рассказал, что их сто сорок шестая танковая бригада в начале октября попала в окружение под Вязьмой и была практически полностью уничтожена.

— Прямое попадание в двигатель, машина загорелась, удалось выскочить. Боекомплект рванул, когда к лесу бежали. Башня отлетела, как пробка от бутылки, сами упали, оглушённые. Подняли головы — немцы, пятеро. Окружили, винтовки наставили: «Рус, здавайс!» А у нас оружия — только мой наган за голенищем. Даже гранаты ни одной.

— Положены, вроде, гранаты танкистам? — спросил Максим.

— Положены, — криво улыбнулся Заруба. — В рот тоже много чего положено, да не всё съедено. Не было гранат. Да если б и были… — он махнул рукой. — Взяли нас тёпленькими, в общем. И — в лагерь. Там и сидели, пока вы не пришли.

— Коммунист? — спросил Максим.

— Я? Нет. Не успел вступить. Поэтому и не расстреляли, наверное. Других расстреляли. Прямо там же, на заводском дворе.

Максим посмотрел на часы. Пора было выходить на связь. Показал Косу глазами на дверь. Радист кивнул, взял рацию вышел.

— Посидите здесь, — сказал он танкистам и вышел вслед за Яном.

Постоял, прислушался. Тихо.

Николаева и Озерова он оставил на опушке леса, километрах в трёх отсюда, с приказом наблюдать до вечера и, в случае обнаружения немцев, быстро и тихо, не вступая в бой, возвращаться на заимку.

Пока дозорные не возвращались.

Значит, немцы или не напали на след отряда или вообще пока не поняли, кто им устроил эту небольшую катастрофу.

— Есть связь, командир, — позвал Ян.

— Передавай. Концерт удался. Зрители в восторге. Принял в оркестр трёх новых музыкантов. Гитарист.

Кос споро отстучал радиограмму.

Вскоре пришёл ответ.

«Спасибо за добрые вести. Музыканты под вашу ответственность. Уходите в гостиницу, о месте нового концерта сообщу. Ректор».

Николаев и Озеров появились через полтора часа.

К этому времени погода поменялась.

Набежали серые плотные тучи, небо присело ниже. Повалил густой