Я думал, что сразу начнем обсуждать план оперативно-розыскных мероприятий, посвященных поиску убийцы Зинаиды Красильниковой, но вначале пришлось рассказывать о «мертвой» руке. Может, я не все подробности поведал (сцену в кофейне на Невском упустил), но близко.

Абрютин только хмыкнул, Савушкин уважительно промолчал, и мы приступили к более важным делам, нежели отрубленные руки.

— Спиридон Спиридонович, что у тебя? — посмотрел исправник на Савушкина.

— У меня, ваше высокоблагородие, ничего, — развел руками помощник исправника. — Кухонного мужика — Афанасия Щеглова, который у Красильниковых дрова колет и снег убирает, я сам опросил. Клянется — на вечерней службе в тот вечер был.

— Верить мужику можно? — поинтересовался исправник.

— Проверили уже — был он на службе. Дьячок его хорошо знает.

— Спиридон Спиридонович, все равно — распорядитесь, чтобы Щеглова ко мне на допрос доставили, — сказал я. — Пусть завтра утром… нет, лучше прямо сегодня, после обеда… У меня к нему вопросы есть.

Еще бы им не быть. Мужик знал Зинаиду, был вхож в ее дом. С таким делом лучше не откладывать.

Савушкин кивнул, потом принялся докладывать дальше:

— Городовые и по соседям прошлись, и на почтовую станцию сходили — ничего подозрительного. Соседи, как водится, ничего не слышали и не видели, а то и вовсе на службе были. Почтари твердят, что вечером кареты не отъезжали, никого подозрительных не было. Но Яскунов почтовую станцию навещать будет. Смирнову приказал — сегодня же обойти все лавки, ломбарды, предупредить насчет сережек с жемчугом. Дескать — если принесут такие на продажу — сразу за полицией посылать.

Я с уважением посмотрел на Савушкина. А ведь я вчера ему такую задачу не ставил. Про сережки упомянул, было дело. Впрочем, он же в полиции служит, догадался.

Выслушав соображения полицейских, сам принялся за рассказ. Не знаю, имеет ли отношение к убийству отставной поручик Синявский, но кратенько рассказал коллегам историю почтового «романа» Зинаиды Дмитриевны и афериста. Озадачил Абрютина — пусть запрос сделает в Сыскную полицию Санкт-Петербурга о местопребывании мошенника на момент убийства. Ежели, убийца и на самом деле Синявский (в чем я сомневаюсь), он где-то на половине пути к столице.

— Илья, запиши, — приказал Абрютин канцеляристу. — Подготовишь запрос в Сыскную полицию, сбегаешь на телеграф, пусть устанавливают. Запиши — по подозрению… Нет, как лучше?

Я решил, что голову ломать не стоит.

— А так и писать — по подозрению в убийстве. Он же у нас подозреваемый, верно? Синявский Игорь Модестович, отставной поручик. Адрес у Сыскной имеется — они его недавно тревожили.

Канцелярист принялся составлять черновик, а я продолжил. Сообщил, что на почту человека уже отправил — это чтобы двойную работу не делать, пустился в рассуждения:

— Значит, господа, помимо сережек с жемчугом, которые не то всплывут, не то не всплывут, у нас имеется только один след — это бритва. Если человек лишился собственной бритвы, то он, скорее всего, пойдет покупать новую. Согласны?

Василий Яковлевич взял на себя роль адвоката дьявола.

— А если у него было две бритвы? — задал резонный вопрос исправник. — Вот, у меня, например, их две. Одна еще со службы, а есть поновее. Новую потеряю или сломаю — так можно старой обойтись.

— И у меня две, — признался я. — Одна старая, я ее с собой из Новгорода привез, вторая новая, английская, которую мне полиция подарила. А у его благородия господина Савушкина?

— А у меня одна, — сообщил Савушкин. — Зачем мне две?

Все правильно. Зачем нормальному человеку две опасных бритвы?

— При желании можно ножом побриться, ежели, заточить как следует, — не сдавался исправник.

— Можно. Слышал, что есть искусники, которые топором умудряются бриться, — не стал я спорить. — Еще возможно, что убийца бороду решит отпустить. Но след все равно надо проверить.

— Слышал, господин коллежский регистратор? — покосился исправник на подчиненного.

— Так точно, ваше высокоблагородие, все слышал. Стало быть — отправлю Смирнова еще разок по лавкам — пусть про бритвы поспрашивает. Еще к парикмахерам заскочу — узнаю, не появился ли у них новый клиент? Вдруг этот убийца из таких, которые не желают со щетиной ходить?

Не перехвалить бы Савушкина. Но все равно — умница.

Бритва — это не ниточка, а паутинка на ветру. Но мы нынче за все хватаемся. И за то, что имеется лишь гипотетично.

— Зинаида Дмитриевна была женщиной богатой, но при обыске мы денег у нее не нашли, — сообщил я очевидную вещь. — Не исключено, что убийца их забрал с собой. Вопрос — сколько там было? Красильникова получала деньги в конторе Милютина, часть отправляла своему жениху, но что-то да оставалось.

Мы с Василием переглянулись. Понятно, что данные будут притянуты за уши, но кто сейчас скажет точную сумму похищенного? Только убийца.

— Пока все? — поинтересовался исправник, обводя взглядом присутствующих.

Кажется, все. Сережки, да неизвестная сумма денег. Или нет?

— Стоп, господа, — вспомнил вдруг я. — В доме я не нашел ридикюль Зинаиды Дмитриевны, но точно помню, что он у нее был. Она, когда со мной у Лентовских встречалась, из сумочки фотографию своего жениха доставала.

— И как он выглядит? — заинтересовался Савушкин.

Правильно, женская сумочка — штука приметная. Еще бы мне самому вспомнить — как она выглядит? Нет-нет, поднапрягу память — все вспомню.

— Он не кожаный, а вроде, как из ткани, только плотной, — пустился я в объяснения. — Похоже на ту, из которой половики ткнут, только она не такая, а другая…

— Может, из гобеленовой? — усмехнулся исправник.

— Василий… Василий Яковлевич, ты гений. А как догадался?

— Иван Александрович, будь ты женат, тоже бы знал, из чего женские сумочки делают, — усмехнулся исправник.

Как только Василий назвал материал, стало легче вспоминать.

— Ткань гобеленовая, сбоку вышивка — цветок, вроде подсолнуха. Ручка… Ручка короткая, из витого шнура. Защелка медная. Размер…

Я попытался показать размер сумочки:

— Вот, такой вот…

Чуть было не сказал — формата А4, но Василий меня понял.

— Илья, записал? Сумочка в высоту семь вершков, в ширину три с половиной.

Чай нынче некогда пить, нужно сбегать в суд, узнать — что там мой стажер накопал? Потом на обед, а сразу после него — допросить Афанасия Щеглова и, все-таки, осмотреть при дневном свете вещдоки. Вдруг на