— Кхм, — прокашлялся товарищ Сталин, и Сафьянов примолк.

Но свою позицию он высказал, попутно макнув меня лицом в… короче, показав, насколько я далек от банковской тематики.

— Какие иные меры можно провести, чтобы ликвидировать проблему? — спросил Иосиф Виссарионович.

— Только организационные, — развел я руками. — Централизованное распределение газет. Через надежных членов Народного фронта Испании. Публикация названий статей в брошюрах, которые будут висеть в общественных местах и государственных учреждениях. Люди смогут подходить и проверять — соответствуют ли статьи в их газете этому списку. Если нет — значит, они получили подделку. Широко распространить новость, что враг начал вбрасывать газеты с ложными данными. Чтобы люди вообще понимали смысл в этих брошюрах и были бдительны. Но подобный шаг поможет лишь в городах, да крупных поселках. На периферии газеты обычно передают из рук в руки. Там возможность получить подделку наиболее высока. Собственно, именно из периферийных районов, граничащих с территориями, подконтрольными войскам Франко, и пришли эти газеты.

— Займитесь этим, — одобрительно кивнул Сталин. — Все же печатать газеты на денежной бумаге… нерационально.

Я уже понял до этих слов товарища Сталина, что и сам маху дал с таким предложением. Но уж очень сильно меня разозлил ход врага. Хотелось не оставить ему ни единого шанса для дальнейшей вредительской деятельности.

А война набирала обороты. В этот раз немцы опередили нас с перегруппировкой своих сил, что было и неудивительно. У них и логистическое плечо доставки снаряжения в разы короче, и мотивация бешеная — выкинуть со своей территории врага. Как итог, в конце июня войска Вермахта сняли блокаду Бреслау, а к концу июля и вовсе красная армия была вынуждена оставить город, откатившись к границам Польши.

И это сразу отразилось и в информационной борьбе. Количество подделок газет информбюро выросло в разы. И распространять их стали не только в Испании, но и во Франции. Начальная новость там совпадала с той, что вышла в нашей официальной газете — про отступление Красной армии. А вот дальше шли различия. Если в нашей газете писалось о том, что советские войска еще не закончили перегруппировку и с немцами сражались те силы, что были на фронте изначально. Тогда как со стороны Рейха количество полков утроилось, да еще и произошло усиление танковой дивизией. Что и привело к текущему результату, который однако временный и скоро запал врага выдохнется, а СССР закончит перегруппировку сил и снова пойдет в наступление. В подделках же писалось, что СССР успело провести перегруппировку, но удар Германии все равно был слишком силен. И все на что способна Красная армия — это отступать дальше, да накачивать свои войска мобилизованными ополченцами, которые храбро будут стоять до конца. И если наша газета давала надежду, то подделка даже не намекала, а вопила о том, что силы СССР на исходе, не нужно ждать от нас помощи в ближайшее время. Мой замысел с предупреждением союзников о временных трудностях из-за снижения снабжением, чтобы успокоить их и не посеять панику, обернули против меня!

Неожиданно успокоить меня решил Жданов. С Андреем Александровичем мы плотно контактировали по части выпуска статей о наших внутренних делах для зарубежного читателя. Эту тему я считал не менее важной, чем освещение хода боевых действий. СССР в моем представлении должен был стать для всех стран, вставших на социалистический путь развития, примером и тем идеалом, к которому нужно стремиться. А чтобы понимать, к чему стремиться, нужно иметь представление о конечном результате. Вот часть статей в газетах и отводилась внутренним событиям нашей страны, наших успехах, жизни простых граждан во время войны. Сотрудники Жданова и материал для статей нам давали, заодно я подстраховывался на случай, если кто-то из противников решит перевести наши советские газеты и найдет разночтения в информации в них с газетами Коминтерна.

Заметив мое состояние, Андрей Александрович задержался после согласования новых статей.

— Чего такой смурной?

— Да подделки эти, будь они неладны, — настолько меня раздражал сам факт их наличия, что я сейчас не постеснялся поделиться наболевшим с мужчиной.

Былая неприязнь ко мне у него прошла, а отношения перешли в рабоче-деловые.

— Они ведь нам всю стратегию рушат! Из-за них в критический момент испанцы могут и не выдержать, и потеряем страну. А где одна, там и две. Эффект «домино» как бы не сработал.

— Ты слишком сильно веришь в их силу, — усмехнулся Жданов. — Да, проблем они доставляют, но и только. Люди же не слепые. Видят, что не всем можно верить. И то, о чем ты так переживаешь, произойдет лишь в том случае, если у правительства Торибио совсем задница начнется. Но тогда никакие газеты не помогут. Перестань себя накручивать, а то можешь упустить что-нибудь более важное.

Как ни странно, но его слова мне помогли. Словно наваждение с себя какое скинул. Ведь и правда — с чего я взял, что все бойцы народного фронта будут поголовно верить в фальшивую информацию? И даже если поверят, с чего они должны сразу опускать руки? Ведь и без нашей помощи они встали на борьбу с Франко. И дальше ее продолжат — политическая верхушка уж точно. А лидеры Народного фронта сами заинтересованы в мотивации своих людей и уж смогут как-то купировать вредный эффект подделок.

Что касалось «более важного»… то это я мог сказать о состоянии Люды. С того дня, как она увидела свою маму с другим мужчиной, жена ходила хмурая. Насколько я знал, она все же сумела позже встретиться с ней и о чем-то поговорить. О чем именно — рассказывать категорически отказалась, но когда мы приглашали родных на мое день рождения, Люда попросила ни в коем случае ее не звать, хотя раньше всегда настаивала, чтобы я отправлял приглашение. Илья Романович… по его виду я не мог сказать, будто что-то изменилось в его домашних делах. Он как всегда больше говорил о работе, не поднимая иных тем. Полностью ушел в завершение картины о начале боевых действий и Манчжурской операции, да еще и параллельно все же нашел сценариста для создания сюжета о летчиках. Того самого, который вкратце я ему описал.

Я же из-за работы мало обращал внимания на состояние Люды, а вот сейчас понял — так оставлять ее нельзя.