Арсений Маркович, не привыкший к такому тихому поведению целого взвода пубертатных защитников Родины, пребывал в шоке. Надо же! За весь урок никто не выкрикнул ничего с места и ни разу не гоготнул!

Сам же «герой дня», пропустив обед, соизволил появиться только на строевой подготовке.

— Где ты был, Лобанов? — сухо спросил его я, когда он встал в строй на плацу. — Ты теперь на уроки по желанию ходишь? Или тебе особое расписание составили?

— В туалете я был! — буркнул новенький, не глядя на меня. И, отвернувшись, добавил: — Живот чего-то скрутило.

— У тебя бы лучше на уроке русского язык вовремя скрутило. Чтобы гадости не говорил! — тихо прошипел Колян, стоявший рядом. — Ничего, ничего…Вечно ты от нас по туалетам прятаться не будешь, Лобанов… Сколько веревочке ни виться…

Лобанов побледнел, но ничего не ответил.

А я тем временем подумал, что теперь точно буду за Коляном везде ходить неотступно. Как строгая мамка за шебутным шалопаем. Мало ли что ему в голову придет… А то получится, как в известном анекдоте про школьную задачку, где в бассейн нырнули десять человек, а вынырнули восемь…

Началась строевая подготовка. У нас в училище это называлось «тренировать коробку». Гоняли нас на ней — будь здоров. Сейчас, зимой, правда, было чуток полегче. Самую чуточку. А вот в сентябре-октябре — хоть вешайся. Строевая, строевая и еще раз строевая. Ноги потом гудели, и каждая из них, казалось, весила с три пудовых гири. Даже занятия нам безжалостно урезали в пользу занятий на плацу. Бывало, и по 4–5 часов в день мы «коробку» тренировали, перед парадом на Красной Площади…

— Раз-раз-раз, два-три! — бодро посчитывал прапорщик «Синичка», строго следя за каждым нашим шагом. И вдруг нахмурился, обращаясь к запнувшемуся новенькому: — Суворовец Лобанов! Под «раз» на плац опускается левая нога, под «два» — правая, под «три» — снова левая! Вы ходить разучились?

— Слышь, валенок! — снова подал голос Колян. — Ты какого рожна нам ритм сбиваешь? Тебя что, в твоем Ленинграде не научили, как надо строем ходить?

— А ему некогда было учиться, Колян! — не удержался Тимошка. — Он же только женщинам хамить умеет! Да, Лобанов?

Я шел первым, поэтому не видел лица новенького. Но даже не оборачиваясь, я почувствовал как Лобанов покраснел и напрягся. А взгляд его черных глаз-жуков будто в спину мне уперся.

— Да пошел ты! — прошипел Лобанов.

— Да я б пошел, да вижу, ты оттуда! — отбрил его Тимур. — Хорош на Тима гнать! Он дело говорит! А ты — заткнись, понял? Еще раз — и в глаз!

Обстановка во взводе явно накалялась.

* * *

К вечеру я узнал, где был Лобанов, нахамивший нашей «Красотке», пока мы с остальными пацанами мужественно продирались сквозь дебри неорганической химии. Просто припер его к стенке в туалете и заставил рассказать. Хмурый новенький помялся, помялся, да и раскололся.

Выскочив в коридор из кабинета, Лобанов, весь красный и взмыленный, выбежал на задний двор и устроился в уголочке рядом с мусоркой. Смолил там тихо-мирно сигарету за сигаретой. В потайном, как он думал, месте, где его никто не заметит.

Но новенький не знал, что «потайным» это место считалось только у совсем зеленых суворовцев, которые в училище жили без году неделя. Опытные офицеры-воспитатели эти нычки уже хорошо знали и в два счета могли сцапать с поличным любителей вещества, капля которого убивает лошадь. Почти все пацаны хорошо это помнили и за мусорку курить не бегали.

А посему Лобанов, затянувшийся уже третьей по счету сигаретой, был безжалостно пойман майором Курским, который тихо-мирно прогуливался во время «форточки» в расписании и решил заодно проверить «нычки».

— Суворовец! — окликнул его взводный, неожиданно подойдя сзади.

Лобанов, пойманный врасплох за бачком с картофельными очистками, замер. Даже сигарету не выкинул. Так и стоял, вылупившись на взводного, с красной мордой, бегающими глазками и дымящимся бычком в руке.

— Товарищ майор! Суворовец Лобанов! — пролепетал он наконец.

— Почему Вы не на уроке, суворовец Лобанов? — сухо поинтересовался майор Курский.

Лобанов молчал.

— Почему Вы сейчас не на уроке, я Вас спрашиваю? — повысил голос взводный. И даже прикрикнул: — Отвечайте!

Провинившийся молча сверлил взглядом свои ботинки, начищенные бархоткой. А потом ринулся к урне — выкинуть бычок.

— Стоять! — веско скомандовал майор, глядя на провинившегося. — Сюда!

Лобанов замер на месте, так и не выкинув окурок. А потом, вздохнув, покорно подошел к офицеру. Попал, так попал.

Курский внимательно посмотрел на него.

— Или Вы мне сейчас все рассказываете сами, или… — взводный сделал паузу, — вместе идем к преподавателю… Но тогда пеняйте на себя.

* * *

В расположение новенький вернулся с тремя нарядами вне очереди. А еще ему было велено подождать Ирину Петровну после уроков и принести искренние извинения.

А после ужина Лобанов снова куда-то запропастился. Не пришел ни в казарму, ни в комнату досуга.

— От нас щемится, гад… — зло констатировал Антонов, не найдя в расположении ни следа своего врага. Я заметил, что приятель так сильно сжал простой карандаш, который вертел в руках, что тот треснул.

— Скорее, от тебя, Колян! — уточнил Димка.

— Чего? — взвился Колян, держа в руках обломки карандаша.

— Того! — поддел его прямолинейный и бесхитростный Миха. — У тебя же с ним личные счеты… Вон уже и карандаш сломал.

Колян недовольно выругался и кинул точным броском обломки карандаша в мусорку.

— Что, пацаны? — Тимошка потер руки. — Тогда договорились? Будем общими усилиями «лечить» нашего новенького?

Пацаны согласно загалдели.

— Конечно, вылечим!

— А то! Еще и бесплатно! У нас же в СССР медицина бесплатная!

— И методы лечения очень доходчивые!

Пора вмешаться! Жареным уже не просто пахнет, а воняет, причем на все расположение!

— Короче, пацаны! — заорал я, чтобы перекричать гвалт других суворовцев. — Стоп, отмена!

Меня никто не слышал.

— Э! — орнул я еще громче. — Мужики! Мужики! Але, гараж! Че за галдеж?

Даже присвистнуть пришлось. И рукой по столу долбануть. Только после этого ребятня затихла и уставилась на меня.

— Это всех касается! — рявкнул я. — Хорош! Стоп! Никакого линчевания! Усекли? Темные