Корф и дал приказ ускориться. В Санкт-Петербург я въезжал уже в полузабытьи, чувствовалось, что и рана вскрылась. Потому, взглянув на меня на первой городской заставе, он велел не в Зимний, а в Греческую слободу, к врачам меня везти. Лейб-медиков, что остались в столице, надо было еще поискать, а управляющий Медицинской канцелярией допоздна работал.

– Да, собственно, коллега, я вам все рекомендации уже дал, – произнес Кондоиди, когда за Корфом закрылась дверь, – обильное питье, бережение раны, регулярные растирания выданной мною мази.

Грек явно намекал, что мои снадобья он пока не одобряет, по должности не положено. Но вот руки его хотя бы не пришлось заставлять мыть. Видно у турок научился. В Лейденском университете такому не учат.

– Спасибо, Павел Захарович, – изобразил я учтивость, – но не могли бы вы мне порекомендовать опытных хирургов в Москве, для раны и для более деликатной проблемы.

Кондоиди посмотрел на меня заинтересованно. Но не стал настаивать на уточнениях. Я же явно не хотел ничего лишнего говорить.

– Вы, ваше королевское высочество, можете обратиться хоть к самому архиятору Лестоку, – обнадежил грек, – он специалист изрядный, лучший, пожалуй, во многом.

Да уж, знаю я этого «специалиста». Вот к нему и даже подчиненным ему лейб-медикам я точно не хочу подходить. Если не разболтают всем, так невзначай заморят. Или тупо убьют. Что скорее.

Видя мое недовольство кандидатурой своего начальника, Кондоиди решил подсказать что-то дельное.

– Городским гошпиталем в Москве заведует сейчас господин Блюментрост. Лаврентий Лаврентьевич. Думаю, он будет рад вам помочь, – заговорщически проговорил грек, – у него там и брат Иван Лаврентьевич рядом. И в крайней нужде поможет, если вы от тетушки своей будете иметь в деньгах стеснение.

Ага. Я и сам хотел обратится к Лаврентию Лаврентьевичу по делам Академии. Все же он первый ее председатель. А про брата его я и не знал вовсе. Но, если тому так тяжело сейчас, то можно его и на мои методы подписать, да и забрать его вообще личным лекарем! Мне знания их не особо нужны, а вот имя, для продвижения моих знаний, потребуется.

– И вот еще, если будет нужда в хирургической части, – Кондоиди показал, что похоже догадывается, где у меня проблема, – то обратитесь к Иоанну Арунцию Аццарити.

Грек, видно, счел возможным и нужным сразу похлопотать «за своих». Землячество – оно вечно. И это правильно. На этом держится мир.

– Он то же вызван в Москву, как бывший при Минихе ведущий армейский лекарь, – еще тише проговорил Кандоиди, – но в части ампутаций и сшивания различных ран он получше других на Москве будет.

А эллин догадлив! Ну, хорошо, хоть какого-нибудь «муссу» или «моэля» не предложил. Но то, что хлопочет о гонимых коллегах, на будущее отмечу. Как без этого.

– Спасибо, Павел Захарович, – громко и искренне я поблагодарил врача.

За дверью явно было оживление, и не хотелось бы, чтобы вернувшийся Корф услышал эту часть нашей беседы. Впрочем, его и не было.

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ПОКРОВСКОЕ. ЗАГОРОДНЫЙ ДВОРЕЦ. 31 августа (11 сентября) 1742 года

Из Петербурга мы выехали утром первого. Мне стало лучше. Кондоиди в паре мест мне еще кетгутом рану стянул, чтоб заживала быстрее. Но до Новгорода Великого мы ехали со всем ко мне бережением, наслаждаясь последними днями северного бабьего лета. Медленно ехали. Три дня. Там видно фон Корф получил ответ на свое известие от государыни, и мы заметно ускорились. После Твери же практически гнали галопом. Это не очень приятно даже в подрессоренной карете, даже на Царской дороге. Начавшиеся осенние дожди и тысячи путешествующих превращали ее в череду спрятанных в колдобины и выбоины луж. Меня еще продуло от этой гонки и сырости. Рана не кровила уже, но слабость и кашель вернулись. Приданному мне Кондоиди в сопровождение гоф-медику Герману Бургав-Каау не удалось Корфа уговорить ехать медленнее. Николай Андреевич видел уже, что не убьет меня дорогой, а приказы тетушки-моей-императрицы видно становились все жестче и заставляли спешить. Все это не радовало. Не доезжая до Тверской заставы, мы с Клинского тракта свернули на север, через посады и слободы обогнули Земляной город. Весь разбитый, под раскаты грома, я был доставлен в Загородный дворец.

И вот стою я пред теткой, наспех переодетый и умытый. Хорошо хоть – бриться еще не надо. Вот что она… не могла со мной уже с утра поговорить?

– Это что было?!!

– Матушка…

– Рот закрой!!! Кто тебе дозволил???!!!

«Будущий цесаревич стоит бледный. С дороги и вообще, – примечала императрица, – но вроде крепок, и надо, пока он уставший, его разговорить и поставить на место».

Императрица явно гневалась.

– КТО. ТЕБЕ. ДОЗВОЛИЛ?

Смиренное молчание.

– ТЫ. ЧТО. СЕБЕ. ВОЗОМНИЛ?

Смиренное молчание. Очи долу.

– ТЫ ЧТО, НЕ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ТЫ ВСЮ ДЕРЖАВУ ПОД УДАР ПОСТАВИЛ?

Императрица давила.

Я мальчишка в ее глазах, но держусь… И молчу.

– Я тебя отпустила в Петербург в этот твой университет. Так?

Смиренный кивок.

– Так, Матушка.

– Как ты оказался на войне?

– Простите, Матушка, уверен, что все доклады у вас. Это не была моя прихоть. Так получилось. Я действовал в интересах государства.

Лисавета даже усмехнулась, подумав: «Мальчишка далеко пойдет».

– И?..

– Просто ночью меня хотели убить или похитить. Я не дался. Вот и все, Матушка.

– А присяга в Борго?

Что тут скажешь, пожимаю плечами и, морщась, прикладываю руку к груди.

– Так ведь не было никакой присяги, Матушка. Я не принял их присягу, отложив решение до всеобщей присяги Финляндии в Або. Я весь в вашей воле, Матушка. Прикажете принять корону Финляндии, если это нужно Державе нашей, – я приму. Нет, так нет. Мне она не нужна. Финны в Борго обязались принять присягу верности вашему императорскому величеству, вне зависимости от решения собрания сословий в Або. Это все, что я мог сделать в той ситуации. Прошу простить.

«Да, он далеко пойдет, тут к бабке не ходи, – пронеслось в голове императрицы, – умен, но упрям как батюшка прям».

– Точно? У меня эта клятва имеется! – Елисавета Петровна показала лежащие на столе бумаги.

Кошусь на лежащие на столе письма. Так вот зачем меня сюда вытащили?

– Кем они подписаны, ваше императорское величество? – пытаюсь выяснить подробности.

– Заверены магистратом, – отрезает тетка.

– Значит, моей подпись под этими писульками нет? – вопрошаю утвердительно я.

– Нет, но… – машинально отвечает императрица.

– И не было никогда, – уверенно говорю я, – я не своей волей туда ехал и не в моей воле корону над чухонцами принимать.

«Письмо не подметное, проверено, –