Клячин усмехнулся и покачал головой. Мальчишки… Их отправили сюда, даже не доведя до конца этап подготовки. Вот они и вляпываются то в одно, то в другое. Потому что всем, по большому счету, было плевать на судьбу этих парней. Тех, кто остался в Москве, в первую очередь волновал архив. Ну а все остальное… Сможет группа внедриться — хорошо. Провалится — никто не будет плакать. Главное — разыскать документы, спрятанные Сергеем Витцке и доставить их в Советский Союз.

Клячин находился возле оперы уже почти час. Он наблюдал, как скрылся за бронзовыми дверями, сначала Геббельс, а потом и Алексей. Николая Николаевича не покидало странное, подозрительно похожее на отеческую заботу, чувство. Не теплоты, нет. Скорее — усталого признания.

Мальчишка был пешкой, да. Но пешкой, которая умудрялась ходить так, что у старых гроссмейстеров сводило скулы от злости. Алексей — своим непредсказуемым упрямством и какой-то отчаянной, иррациональной верностью не особо ценным явлениям, таким как дружба, ставил Клячина в тупик. И не только его.

Николай Николаевич докурил папиросу, раздавил окурок каблуком о гранит тротуара и еле сдержал вздох. Он снова испытывал это гадское чувство. Оно преследовало его все последние дни, недели, месяцы. Усталость. Глубинная, костная усталость от слишком затянувшейся службы.

Клячин всегда знал, кем является. Он — цепной пес. Сначала для Бекетова, который ради своих целей и своих интересов угробил чертову кучу людей его, Клячина, руками. Потом — для Берии, холодного, расчетливого паука, плетущего свою паутину в Кремле. Нет разницы, кто сегодня играет роль хозяина. Суть остаётся одна. Первый хотел власти ради собственного благополучия, второй — ради самой власти. А он, Клячин, всегда в тени, всегда в грязи. Он тот, кто душит, стреляет, подставляет, подчищает. Инструмент. Орудие.

И ради чего? Ради Родины? Да, когда-то, давным-давно, это слово что-то значило. Сейчас оно стерлось, как монета, которую долго и постоянно терли в руках. Теперь Клячин за этим словом видел лишь интересы группы, отдельно взятых людей, не более. Он устал носить в зубах подбитую дичь для своих хозяев. Устал от их приказов, их интриг, их абсолютного, брезгливого презрения к такому «пушечному мясу», как он.

Взгляд Николая Николаевича выхватил в потоке машин знакомый темный «Мерседес». Номерной знак он узнал сразу. Мюллер. Вот его-то Клячин и ждал. Это — последнее действующее лицо сегодняшнего спектакля.

Машина плавно подкатила к служебному входу, который располагался в стороне от парадного кольца, где суетилась толпа желающих попасть на мероприятие, устроенное министерством пропаганды.

— Интересно… — Николай Николаевич усмехнулся, разговаривая с самим собой, — Похоже кое-кто желает появиться на мероприятии внезапно…

Шофер, унтершарфюрер СС с каменным лицом, выбрался на улицу, чтобы открыть дверь своему патрону.

Клячин резко сорвался с места. Он не бежал, размахивая руками, не торопился заявить о своем присутствии. Чекист словно растворился в тени и материализовался уже у самой машины, опередив шофера. Он резко рванул на себя дверцу и буквально ввалился на заднее сиденье, грубо оттесняя сидевшего там Мюллера.

Лицо фашиста вытянулось от удивления. Он смотрел на Клячина и не мог поверить, что кто-то осмелился вести себя столь бесцеремонным образом.

— Извините за наглость, герр штандартенфюрер, — произнес Клячин по-немецки, стараясь не рассмеяться от того, насколько нелепо сейчас выглядел Мюллера. Голос чекиста был ровным, спокойным, без единого намёка на извинения. — Но наш разговор не терпит отлагательств. И уж точно не должен происходить на виду у кого-либо. Надо посекретничать, знаете ли.

Мюллер, буквально отброшенный Клячиным на кожаную подушку сиденья, совершенно остолбенел от такой наглости. Через мгновение, с его лица исчезли удивление и растерянность. Физиономию фашиста исказила гримаса ярости. Рука инстинктивно потянулась к кобуре.

— Клячин⁈ Какого черта! Вон из машины! — прошипел он.

— Не советую, — холодно констатировал Николай Николаевич. — Вон тот парень, — он кивнул на ошарашенного шофера, застывшего снаружи, — Сейчас закроет дверь и будет караулить снаружи. Это в ваших же интересах. Ну и, конечно…если он дорожит жизнью своего начальника. Вы ведь понимаете, мне хватит одной секунды, чтоб ваша жизнь и правда внезапно выросла в цене.

Клячин позволил себе посмотреть на Мюллера с усмешкой. В его волчьих глазах отразилась такая уверенность, что штандартенфюрер, много повидавший на своем веку, невольно вздрогнул. Это был взгляд хищника, который уже решил, кого съесть.

— Закрой дверь. Жди, — коротко бросил Мюллер своему шоферу, не сводя глаз с Клячина.

Штандартенфюрер не особо верил, что этот странный русский причинит ему вред. Не совсем же он идиот. Его сразу арестуют, он не успеет и шага сделать от машины. Но с другой стороны… Черт его знает, черт его знает…

Дверь захлопнулась. Мюллер и Клячин остались одни в тесном, пропитанном запахом дорогой кожи и табака пространстве автомобиля. Снаружи доносились приглушенные звуки оркестра, гул голосов и шорох непрекращающегося дождя.

— Ну? — Мюллер скрестил руки на груди. — Говори. И это должно быть чертовски важно. Потому что только очень важная информация могла сподвигнуть тебя на столь рискованное поведение.

— Архива Сергея Витцке не существует, — Клячин выдохнул эти слова резко, как констатацию известного факта. — Его нет. Причём, очень давно.

Мюллер фыркнул, но в его глазах мелькнуло не ожидаемое недоверие, а скорее настороженное любопытство.

— Продолжай.

— Я действовал в рамках наших… договоренностей, — Клячин сделал небольшую паузу, давая Мюллеру вспомнить их негласный сговор. — Решил подойти к вопросу с другой стороны. Не давить, а развязать язык Алексею. Как вы помните, у нас есть некоторое общее прошлое. Явился к Витцке в дом Книпперов. Пригласил его выпить. С нами отправился этот скрипач…Ирбис. Решил, пусть будет, для компании. Меньше подозрений.

Николай Николаевич говорил спокойно, методично, выстраивая версию, как опытный стратег.

— Мы пошли в заведение у порта. Недорогое, но приличное. Выпили. Потом… началась драка. С кем-то из посетителей. Глупость. Мы с Витцке и Ирбисом выскочили, прихватив с собой пару девиц. Решили продолжить у них. По пути Алексей предложил заскочить за вином. Ирбис ушел с девицами, а мы свернули в переулок, намереваясь приобрести еще парочку бутылок вина… И на нас напали. Трое. Сыграл эффект неожиданности. Честно говоря, вспоминать стыдно, что я не сработал на опережение. Скрутили, как цыплят. Увезли на угольный пирс, в заброшенный склад.

Клячин помолчал, давая Мюллеру представить картину.

— Там