На второй полосе красовался заголовок: «Пожар в порту: три трупа в угольном складе». В статье вскользь упоминалось, что полиция склоняется к версии о разборке между преступниками, которых, к сожалению, не удалось пока искоренить полностью. Но Германия — это самая лучшая в мире страна, и скоро все криминальные элементы будут уничтожены. Аж слезы на глаза навернулись от того, с каким слащавым восторгом автор статьи завершил сюжет.

— Всё сошлось, — мрачно констатировал Марк, бросая газету на диван. — Как по нотам.

У меня не было сил ему отвечать. Я подошел к креслу, стоявшему в гостиной, а затем плюхнулся на него, откинув голову на мягкую спинку. Сидел и думал о том, что наша миссия, наше пребывание в Берлине — это бег по минному полю, где каждый шаг может стать последним. Клячин, Мюллер, британцы, свои же… Все они видят в нас пешек. А с пешками, как известно, никто не церемонится.

Вечером того же дня мы с Бернесом стояли у зеркала в его комнате. Приводили себя в порядок перед приемом в Министерстве пропаганды.

Проспали считай до обеда. Потом приняли душ, пообедали. И приступили к подготовке. Может это было слишком бессердечно, но о погибшей Марте больше не вспоминали ни я, ни он.

— Думаешь, Мюллер не просто так разрешил мне тут жить? — Спросил Марк по-немецки.

— Уверен. Брать тебя на службу он вряд ли будет, но использовать в качестве добровольного агента, думаю, сто процентов попробует. И еще… Пока нас сегодня не будет, в доме установят прослушку. Это вообще не вызывает сомнения. Так что… В последний раз говорим более-менее свободно. Как только вернемся с приема, все беседы будут только в рамках легенд. Твоей и моей. Мюллер не позволит жить нам в этом доме, как на курорте.

— Принято, командир. — Усмехнулся Бернес.

— Готов? — спросил я, поправляя галстук.

— Нет, — честно ответил Марк. — Но выбора у меня нет.

Его лицо было маской спокойствия, однако я видел, как Бернес нервничает. Пожалуй, только я и мог это увидеть.

Министерство пропаганды встретило нас ослепительным блеском хрустальных люстр, гулом голосов и тяжелым, сладким ароматом дорогих духов и сигар. Золото, мрамор, портреты фюрера — все здесь было призвано демонстрировать мощь и незыблемость режима.

В центре зала, окруженный свитой подхалимов, стоял Йозеф Геббельс. Его невысокая фигура казалась еще меньше на фоне рослых эсэсовцев и представителей фашистского «бомонда». Он что-то говорил, и его слушатели почтительно хихикали, ловя каждое слово.

Магда, в платье из серебристого шелка, сияла холодной, утонченной красотой. Но ее улыбка была натянутой, а в глазах, как только немка заметили Бернеса, мелькнула неподдельная тревога. Она поймала его взгляд и едва заметно кивнула в сторону мужа, словно предупреждая: «Осторожнее».

К сожалению, именно сегодня с осторожностью нам не повезло. Хотя, я бы назвал, наверное, это другим словом.

Лично у меня возникло ощущение, что Геббельс Марка ждал. Серьёзно. Потому что он слушал окруживших его людей в полуха и периодически бросал взгляды в сторону входа. Естественно, он не мог не заметить наше появление.

Так вот… Как только Геббельс увидел Марка, на его лице отразилось… — ничего! Не было удивления, не было первого шока от той схожести, которую он не мог не понимать. Его взгляд, острый и пронзительный, уставился на Бернеса. Геббельс что-то сказал своему соседу, и тот громко рассмеялся. Потом рейхсминистр кивнул остальным собеседникам и…решительным шагом направился к нам.

Германия, Берлин, май 1939 года

Тень, которую отбрасывал массивный гранитный фасад Оперы на Унтер-ден-Линден, казалась холодной и безмолвной, как сама вечность. Еще, будто назло, четвертый день подряд шел дождь и это добавляло всей атмосфере налёт какого-то драмаиизма. Здесь, на улице — тёмные лужи, потоки холодной воды и ветер, пробирающий до костей, а там, внутри здания — кучка людей празднуют свою уже надвигающуюся победу над Европой, которая, сама того не зная, скоро падёт ниц перед маленьким, усатым психопатом.

Конечно, Николай Николаевич Клячин не тратил времени зря. Он успел за время своего пребывания в Берлине сунуть нос везде, где только представлялось возможным. Он знал наверняка, Германия готова начать активные действия. Более того, она весьма успешно к ним готовится. И конечно же, первый шаг будет сделан в сторону Польши. В этом Клячин, на основе той информации, которая у него имелась, не сомневался ни минуты. Так что… Пожалуй, разумнее всего будет уехать куда-нибудь в сторону Латинской Америки. Или Соединённых штатов. Николай Николаевич пока не решил, какое выбрать направление.

Драгоценности уже были у него, Алексей не обманул. Камешки грели душу своим присутствием. Но конкретно в данную минуту, теперь уже действительно бывший, чекист был вынужден задержаться в Берлине. Требовалось предпринять кое-какие шаги. Не ради Витцке. Этот пацан и сам выкрутится из любой ситуации. Клячин все больше и больше верил в способности Алексея ужом пролезать между жерновами, которые любого другого перемололи бы в труху. Нет, Николай Николаевич собирался обезопасить себя. А для этого нужно было закрыть тему с архивом раз и навсегда.

Именно поэтому в этот холодный дождливый вечер Клячин стоял, прислонившись к стене здания Оперы и ждал. Он выбрал идеальное место — в глубокой нише между двумя колоннами, откуда ему был виден и парадный вход, и подъездная аллея, но где его самого не замечал никто. Николай Николаевич курил, не спеша, растягивая удовольствие от каждой затяжки. Лицо чекиста в момент, когда уголек папиросы кратковременно освещал его, казалось каменной маской усталости.

Из здания Оперы лился яркий свет, но место где притаился Клячин один чёрт оставалось в тени. А еще, из здания доносились музыка, громкие голоса и смех. Очередной помпезный спектакль для важных людей Третьего рейха. Спектакль, который позволит им почувствовать свою значимость, поверить, что весь мир вот-вот ляжет к их ногам.

В Оперу уже прибыли почти все действующие лица: Геббельс со свитой и Витцке с Бернесом. Клячин видел, как и первый, и вторые подъехали минут двадцать назад. Естественно не вместе. Сначала появился Геббельс, а уже потом — Витцке и Марк.

Алексей выглядел так, что в нем никто никогда не заподозрил бы того парня, которого Никогда Николаевич всего лишь около полугода назад забрал из приюта. В новом, с иголочки, смокинге, с лицом, выражающим исключительно подобранную смесь самоуверенности и легкой скуки, Витцке выбрался из такси и легко взбежал