Горькая ирония заключалась в том, что я, знавший будущее, оказался бессилен его изменить. Я не смог предотвратить войну. Не смог остановить машину смерти, которая уже набирала обороты.

Я не изменил старт войны. Но я мог ускорить ее финиш.

Я потушил сигарету о каменный парапет. Чувство бессилия медленно отступало, сменяясь знакомым, холодным огнем решимости. Да, я не смог остановить 1 сентября 1939 года. Но это была только первая глава кошмара.

Завтра Глейвиц. Послезавтра — начало Второй мировой. И я буду здесь. Я буду сражаться. Я буду делать все, что в моих силах, чтобы тот, чей образ незримо стоит за моим плечом, мой дед, чью судьбу я проживаю, выжил и встретил Победу. И чтобы над этим проклятым Рейхстагом взвилось то знамя, которое должно взвиться.

Я посмотрел на огни города, этого порочного Вавилона, обреченного через шесть лет лечь руинами.

Пусть я всего лишь песчинка в жерновах истории. Но и песчинка может заставить механизм скрипеть, а потом сломаться. Начинается долгая, темная ночь. Только я знаю, что за ней последует рассвет. Мне нужно дожить до него.

Развернувшись, я шагнул с балкона обратно в свет и тепло квартиры, где меня ждала Ольга и новые задания Центра. Ночь действительно была долгой. Но я был готов к бою.