— Почему смертника, нормальные же ребята.

— Кто, пятые классы? А, ты ж первоход. Самые отъявленные нарушители всегда в этом возрасте. Самые неуёмные, непослушные, шило в заду — это всё они. Взрослых слушать не хотят, а своего ума еще не нажили, вот и приключаются всегда с ними истории. Дети вырастают, а десятый отряд всегда в одной поре. Я не про номер отряда, я про возраст.

В честь первого дня контролировали ужин в этот раз вдвоём, Тимур и воспитательница. Она явно решила натаскать парня поскорее, так и сыпя тонкостями педагогики, лагерного уклада и детской психики. Стояли у окна и беседовали под специфические ароматы столовой. Пахло хлоркой, батонами и какао.

— Когда наша очередь будет дежурить, дежурным у выхода помогай, а то старшие ребята их проскочат.

— У выхода, то есть не на входе в столовую, а когда уходить будут. Только зачем? Что проверять на выходе?

— Чтоб хлеб в карманах не выносили. — Как маленькому разжёвывала Вера Ивановна.

— Ага, то есть чтоб в карманы не пихали, в руках несли.

— Ты что! Чтоб вообще хлеб из столовой не выносили.

— А в чём проблема? Жалко куска хлеба голодающим? Или боитесь, что свиньям местным меньше достанется?

— Каким голодающим⁈ Дети у нас хорошо питаются, рацион продуманный и сбалансированный.

— А чего тогда из года в год хлеб из столовой тащат?

— Потому что не привыкли к такой пище, капризничают.

— Угу. Или дело в том, что готовят плохо? Здесь как готовят, как в школе или еще хуже?

— Кто тебе сказал, что в школах плохо готовят?

— Вкусовые рецепторы. Сидят в моем рту и сигнализируют, что снова масло не стали класть, украли опять всё.

— Ты только такое начальнику лагеря не скажи.

— А что так? Он коммунист, я комсомолец, кого как не его ставить в известность. Погодите, а начальника, нас с вами из того же котла будут кормить? Он как такое терпит?

— Нет. — Воспитательница потупилась. — Нам отдельно готовят, мы же за свои деньги питаемся.

— Понятно, свои вы воровать не дадите, а детей обкрадывать можно, если по чуть-чуть.

— Это юношеский максимализм в тебе.

— Точно, максимализм и духовная незрелость! Знаете, в четвертом классе, когда его сформировали после начальной школы, к нам новая классная руководительница пришла. И такая спрашивает детей, у кого родители кем работают, чем они могут быть полезны для школы? У кого папа может краску принести стены красить, у кого-то билеты достать в цирк. А один мальчик говорит: «Мой папа может школьного повара посадить, он милиционер». Все тогда засмеялись, кроме учительницы.

— Это ты к чему?

— Не боится ваш повар, что в этой смене чей-то папа может его посадить? Тут же все сплошь москвичи отдыхают, у некоторых такие папы, что ух!

— Ты что-то знаешь?

— Слышал краем уха в поезде. Фамилию не скажу, конечно, просто не знаю.

— Хоть в каком отряде, а мальчик или девочка?

— Вот теперь нарочно не скажу. Просто из вредности. В палату строем поведем личный состав?

— Не надо, у детей после ужина личное время. Пусть отдыхают сами по себе, а мы пока поужинаем. Наш ужин через полчаса, не опаздывай.

— А что после ужина по распорядку? — Увидел не понимание на лице собеседницы и уточнил. — После личного времени, я так понимаю, отбой. Умывание контролировать?

— Не нужно, дети сами следят, они не любят грязнуль рядом с собой. А вот сам отбой, как ты выражаешься, проконтролируем. Ты мальчиков, я девочек. А не то утром будут вялые, как снулые рыбы. Кстати, тебя потом самого не нужно контролировать, — она снова сделала акцент на этом обычном слове, — сам спать ляжешь вовремя? Смотри, завтра будет тяжёлый день.

— Нет, я подошью подворотничок, напишу письмо домой и сразу отобьюсь.

— Какие обороты знакомые, старший брат служит или отец офицер?

— Нет, просто знакомые ребята поприходили из армии.

Вечером сложностей с отбоем ребят не возникло, Тимур по их многочисленным просьбам немного поиграл в армию, покомандовал «отбой-подъем-построение», даже ржать пацанам разрешил в процессе скачек на койки и обратно. А потом утомившиеся дети отбились окончательно и уже через три минуты сопели как чайники на плите. Как маленькие чайнички. Вера Ивановна в особый способ Тимура вклиниваться не стала, сначала просто постояла за дверью, привлечённая негромкими командами и стуком пяток по полу, а потом смотрела в маленькую щелку. В самом деле, процедура походила скорее на игру, чем издевательство над подопечными, так что прерывать её она не стала.

Когда Чирков вышел из корпуса, он увидел воспитательницу своего отряда, сидящую на лавочке. Тимур понял, что она ждала его. «Молодец какая, подстраховывает. А потом еще к Николаю Николаевичу пойдет докладывать свои впечатления обо мне, сто процентов!» — подумал юный вожатый. Его это не напрягало, сам обычно присматривал над новичками в той жизни. И сам докладывал начальнику свои соображения о них.

— Тимур, ты куришь?

— Не-а, не завел себе такую привычку.

— Что так? Родителей боишься? — Снова полезла под кожу воспиталка неугомонная.

— Некоторые привычки делают человека зависимым или уязвимым.

— А я с твоего разрешения закурю.

— Вам оно без надобности. Или это такая фигура речи?

— Она самая.

Вера Ивановна достала сигарету, подержала в пальцах, а потом не дождалась от Тимура попыток проявить галантность и прикурила сама. Боковым зрением женщина наблюдала за юношей через полуопущенные веки, но наблюдать было нечего. Ни гримасы какой, ни жеста. Просто сидит человек, ничего из себя не строит, никем не хочет казаться. Так ведут себя в обществе старших только сильно уставшие люди или очень уверенные в себе. Интересный кадр, да. И пусть Коль Колич не втирает, что подсунул ей первого попавшегося комсомольца из первого отряда. Темнит мужик, кем-то этот парень ему приходится. Вернее, кто-то насчет парня позвонил сильно сверху. И ведь не спросишь в лоб. То, что юный вожатый ничего не боится, очень ложится в эту версию. Кому-то понадобилась такая замечательная запись в личном деле пацана, на перспективу, так сказать.

Самый длинный по ощущениям день закончился, хотелось сказать «наконец-то», но Тимур верил своей леди-боссу, а она сказала, что завтрашний день будет не в пример сложнее. Только сейчас он заправил постель, нормально разложил и развесил одежду, чтоб