— Какую цену на них определили в рознице, Дмитрий Васильевич? — спросил Романов у первого секретаря Калининградского обкома Романина, когда они ехали из аэропорта.

— На Сьерру поставили ценник в 12 тысяч, на Мустанг — 14,5, а самый дорогой Таурус, тут все 19 тысяч получилось…

— Очереди, наверно, на них выстроились в салонах?

— Конечно, Григорий Васильевич, — улыбнулся Романин, — как же это у нас, да без очередей… спекулянты уже продают места в этих очередях.

— И почем же стоит такое место?

— Точно не скажу, я все-таки не спекулянт, но краем уха слышал, что до 5 тысяч доходит эта цена, если не очень далеко от начала.

— Ничего, — ответно улыбнулся Романов, — вот выйдет ваш завод на запланированные объемы, возможно, что и спекулянты без своих нетрудовых доходов останутся. А еще ведь у нас два таких предприятия строятся, в Одессе и Владивостоке, в следующем году начнут собирать Тойоты с Ситроенами.

— Согласен, Григорий Васильевич, — ответил Романин, — я и сам, если честно, заказал одну Сьерру для сына… кстати, если вам надо такую машину, только скажите…

— Спасибо, — серьезно ответил ему Романов, — мне пока хватает тех, что в гараже управделами находятся. Но проехаться на той же Сьерре я бы не отказался.

А тем временем автомобильный кортеж генсека миновал пригороды и вкатился в центр Калининграда, застучав шинами по старинной брусчатке.

— Как у вас тут с янтарем? — вспомнил Романов о главной достопримечательности этого региона, — все в порядке?

— Конечно, все в полном порядке у нас с янтарем, добываем и продаем в полном соответствии с планами пятилетки.

— А вот, кстати, не расскажете — почему он только у вас тут добывается, этот янтарь? — задал неожиданный вопрос Романов.

— Легко, Григорий Васильевич, — секретарь обкома откинулся на спинку заднего сиденья Чайки и начал рассказывать, — янтарь это окаменевшая ископаемая смола хвойных деревьев возрастом что-то около 40–50 миллионов лет. В те времена климат был гораздо теплее, чем сейчас, поэтому на берегах Балтики росли обильные субтропические леса с большим содержанием смолы. Со временем эта смола осела в земле, а дожди и время смыли ее часть в море, вот теперь происходит обратный процесс — вымывание янтаря из моря на берег. Главное месторождение янтаря у нас находится в поселке Янтарный, это бывший прусский городок Пальникен, там находится примерно 90 процентов всей мировой добычи.

— Янтарная комната еще такая вспоминается… — наморщил лоб Романов.

— С этой комнатой отдельная и очень длинная история, — Романин вопросительно взглянул на начальника, а тот кивнул, разрешая осветить этот вопрос.

— Ее сделали здесь, в Кенигсберге, в начале 18 века, а затем прусский король Фридрих подарил ее Петру 1. Комнату в конце концов смонтировали в Царском селе при Екатерине 2, а во время Великой отечественной немцы заняли этот город и увезли весь янтарь в неизвестном направлении. До сих пор ищут… есть такое мнение, что она где-то здесь спрятана, в подземельях Калининграда-Кенигсберга.

Глава 25

— А сколько может сейчас стоить эта Янтарная комната? — задал неожиданный вопрос Романов.

— Да я даже и не знаю… — растерялся начальник области, — но думаю, что не меньше ста миллионов…

— Рублей?

— Скорее долларов, — поправил генсека он, — может быть, что и все сто двадцать. Неплохие деньги, правда?

— Но и не рекордные, — ответил Романов, — недавно картину Ван Гога за сто пятьдесят миллионов продали — вот это всем рекордам рекорд.

На это Романин уже не нашелся, что сказать, но на его счастье поездка подошла к концу — кортеж въехал на парковочную площадку перед судостроительным заводом, охрана из девятки оцепила периметр, а главный охранник лично открыл заднюю дверь Чайки.

— Приехали, Григорий Васильевич, — сказал он, выпуская генсека на свежий воздух, — нам туда, — он указал куда-то направо.

Романов на пару с секретарем двинулся в указанном направлении, там была на скорую руку сооружена временная трибуна, а вокруг нее собрали митинг из работников завода. Под тысячу человек народа собрали.

— Григорий Васильевич, — начал инструктаж Романин, — сначала вы пару слов скажете, потом я и в заключение американский посол подключится.

— Программу принял, — сигнализировал в ответ генсек, — регламент-то какой? В минутах?

— По одной-полторы, максимум две, — было отвечено ему.

Романов полностью уложился в регламент, равно как и все остальные ораторы, после чего под бурные аплодисменты собравшихся из распахнутых ворот сборочного цеха выкатилась первая Сьерра российской сборки, радикально красного цвета. Генсек тоже поаплодировал, потом подошел к Сьерре и уселся на водительское место, рядом с ним секретарь обкома устроился, и они выехали с территории завода, непрерывно сигналя гудком.

— Ну что, вполне нормальный аппарат, — сказал Романов, когда они сделали круг по Транспортной улице, а затем по Гуськова, — подвеска мягкая, передачи переключаются без затруднений, панель приборов легко читается.

— И расход бензина поменьше будет, чем у Волг и Жигулей, — добавил Романин.

— Возвращаемся на завод, — заметил Романов, — а то моя охрана с ума сойдет.

По возвращении генсек разговорился в американским послом Джеком Мэтлоком, старым проверенным зубром Белого дома по русским вопросам — в послужном списке у него значились и вице-консул с третьим секретарем посольства в Москве, а кроме того он поработал в дипмиссиях в Африке, Азии и даже в Праге.

— Чудесный сегодня день, — сказал он генсеку для начала разговора, по-русски он говорил хоть и с акцентом, но достаточно бегло.

— Да, погода неплохая, — согласился Романов, — для Балтики это большая редкость.