деревней. А вот Акинфей с Демидом берут лиственницу — она жара больше всего дает, но при этом самая дорогая. Зато и по объему ее требуется меньше, от чего тратят крестьяне его деревни на дрова примерно ту же сумму, что и соседи.
— Хватит, — веско произнес отец, прерывая спор.
Он успел выслушать и уяснить для себя то, что хотел. А я получил ценный урок, как нужно получать точную информацию от крестьян, применив минимум усилий. Были бы они столь же откровенны с нами, ежели бы он продолжал их напрямую расспрашивать? Очень сомневаюсь. Зато вот так — собрав их в одном месте и ненароком одним вопросом столкнув лбами и не став мешать их спору все точно и вызнал. Старосты затихли, после чего отец перешел к главному вопросу.
— Сейчас покажу вам новый вид дров. Из опилок. Посмотрите, как те горят, да сколько жара дают. А опосля я скажу, за сколько готов их вам отдавать.
Отец кивнул Евдокие, чтобы та затапливала камин. У женщины уже все было готово. Лишь бруски из опилок лежали рядом, а в камине лучина уже была сложена, и оставалось ее лишь поджечь. Что она и сделала. Лучина весело затрещала, а отец встал и подошел к камину.
— Вот, — взял он один из брусков. — Сажень таких дров я готов отдавать вам по двадцать пять рублей.
После чего закинул брусок в камин. Старосты пока никак не стали комментировать его слова, дожидаясь, пока те бруски разгорятся. И лишь спустя десять минут, придвинувшись к камину, да протянув к нему руки, задумчиво стали хмурить брови, да теребить бороды.
— Жара мало эти «кирпичи» из опилок дают, — первым отозвался Акинфей. — Баню такими добро не растопишь.
При этом у меня сложилось впечатление, что это «пробный шар», приглашение к торгу. Отец промолчал, ожидая, пока остальные выскажутся. Следующим высказался Демид, что переходить с привычных дров на такие вот бруски из опилок — дюже сомнительно. А как они себя поведут через месяц, два, шесть? Не отсыреют ли? Дальше и остальные старосты не выразили энтузиазма в покупке нового товара. Я от каждого их слова лишь хмурился. Приказать им что ли, покупать эти бруски из опилок?
«Блин, да что я такое несу? — одернул я свои мысли. — Вот так диктатором и становятся, когда пытаются все силой навязать. А ведь я могу быть и действительно не правым. А вот этим старикам нужно о людях заботиться, которые их на столь важный пост выбрали. Ответственность немалая. Вон, даже Еремей не особо рвется поддержать мою инициативу, хотя самый пожалуй лояльный из всех старост — в том плане, что очень редко что против говорит, да отлично понимает, что недовольство барина на нем первым скажется, как самым близким по доступности».
— Я вас услышал, — снова прервал набравшихся духу за время высказывания сомнений старост, а то те уже чуть ли не в голос стали откровенно хаять новый вид дров. — Значит, не по нраву вам придумка моего сына? — с холодом в голосе произнес отец.
И тут старосты побледнели. Одно дело — просто какой-то товар хаять, а совсем иное — своего господина. Потому что тот же Ерофей крайне нелицеприятно выразился о том, кто придумал «такое непотребство», забывшись, то не на базаре, где такими словечками цену сбивают.
— Простите дурака, барин, — упал он на колени. — Не ведал, что говорю. Совсем язык — что помело.
— На первый раз прощаю, — кивнул отец, — но впредь — думай, что болтаешь. А то на своей спине мою плеть опробуешь.
От этих слов мужик еще и затрясся в страхе. Об участи Акима, последним познавшего отцову плеть, знали уже во всех деревнях.
— Ну так что, не по нраву вам пришлась задумка Романа Сергеевича? — снова задал свой вопрос отец.
— Задумка хороша, — первым осторожно высказался Еремей. — И запах от этих дров такой идет, что любо-дорого. Прямо благовония какие. Дома топить ими можно, но ты уж не серчай, барин, а прав Акинфей — баню ими добро не растопишь.
— Я вас услышал, — кивнул отец. — Предложение мое такое — двадцать пять рублей за сажень. Каждой деревне взять по одной сажени таких дров. На пробу. На всю деревню худа от этого не будет. Заодно и проверите — отсыреют они за зиму, али нет. И как ими дом топить — сподручнее, чем дровами, или шибко хуже. Согласны ли?
И вроде спрашивает, а ответ тут может быть один. Вон и крестьяне это поняли, закивав головами. На том он их и отпустил. Вот такая «дипломатия и торг». Но если подумать, отец-то у меня — тонкий психолог. Уж на уровне «хозяин-подчиненный» неплохо понимает, как действовать нужно. И высказаться мужикам дал, услышав их мнение. Заодно понятно стало, даже мне — со стороны глядя, что те в целом особо были и не против. Просто в силу привычки и большой осторожности ко всему новому спорили. А так — дрова ведь получались для них дешевле, чем обычные. Лишь Ерофей в этом плане «проигрывал». А с другой стороны — мужикам в его деревне не нужно будет тратить силы и время на их колку. Получается хоть и переплата, но за удобство. Да и не особо большая. И не навязывает им отец сразу все привычные дрова заменить на новый вид. Для деревни одна сажень — это где-то двадцатая часть, даже меньше. Действительно, если проблемы с брусками будут, можно же их вперемешку с обычными дровами топить. А в следующем году все и рассказать. Ну и напомнил отец, что он все-таки барин, их хозяин, и спорить с ним как с купцом каким — дело опасное. К тому же я предлагал им «пробную партию» вообще бесплатно дать, а отец видимо решил, что так поступать нельзя. Вот сразу и потребовал, чтобы даже за эту «пробную» крестьяне платили.
— Митрофан! — позвал отец нашего конюха, когда старики покинули наш дом.
Тот явился довольно быстро — усвоил мое прошлое внушение.
— Старосты пускай своим ходом назад добираются, — веско произнес он. — И без моего дозволения больше их на тарантасе не катай.
— Понял, барин, простите меня, — тут же почуял мужик, что отцу не понравилось его самоуправство.
— Кстати, — вскинулся я, — а позови-ка ты их обратно.
Митрофан удивленно посмотрел на меня, но спорить не стал, побежав за вышедшими на улицу стариками.
— Чего удумал? — спросил отец.
— Да из тех же опилок можно игрушки слепить, — напомнил я отцу о еще одной моей идее. — Вот, хочу чтобы они пошукали