Валя медленно кивнула.

– Похотливое, – повторила она глухим голосом.

– Да, – с жаром подтвердил дезинсектор, – снаружи тётка, а внутри сущность! Руки тянет! Глаза блестят! Ноги сами пляшут!

Он потряс распылителем в воздухе, как факир погремушкой.

В голове у Валентины Кляпа уже задыхалась от смеха, истерично хрюкая и хлопая себя по воображаемым коленям.

Валя, не отводя глаз от фигуры в комбинезоне, медленно отступила за порог.

Мир за спиной казался одновременно более безопасным и гораздо более логичным, чем всё, что происходило в этом санатории последние сутки.

Улыбнувшись так, как улыбаются люди, увидевшие на детском празднике Человека—Паука в состоянии острого белого горячего, Валя тихо произнесла:

– Я верю.

И, прикрыв дверь, добавила уже сквозь щель:

– И дверь я закрою… для вашей же безопасности.

Дверь с лёгким щелчком встала на место, отсекая её от безумного визга распылителя и едва различимого бормотания о зелёных сущностях, захвативших санаторий.

Валя оперлась лбом о панель двери, выдыхая с такой усталостью, будто только что отбивалась от нашествия варёных осьминогов в музее восковых фигур.

Внутри головы Кляпа торжественно возвестила:

– Валюша, я тебя поздравляю! Теперь мы официально не просто пациентки санатория – мы его последний бастион разума! Всё остальное уже занято фейковыми санитарками, обкуренными бабушками и тараканами с лицензией на душу!

Валя, не в силах ответить, только улыбнулась. Она знала: впереди будет ещё хуже. И знала – останавливаться поздно.

Глава 5

На следующее утро, когда за окном моросил дождь, унылый, как старческий кашель, Валентина проснулась в санаторной комнате, пахнущей пережёванной валерьянкой и тёплой пылью. Комната напоминала застрявшее в прошлом веке фото: кровать с матрасом, тонким, как последний лист осеннего клёна, зеркало с трещиной поперёк стекла – будто сама реальность не выдержала и решила лопнуть – и шкафчик, у которого дверца уныло покачивалась, словно потеряв веру в жизнь.

Валя, слипшимися ресницами моргнув пару раз, безрадостно осмотрелась. Душа отказывалась верить, что это всё всерьёз. Где—то в глубине сознания ещё теплилась робкая надежда, что это сон, причём сон второсортный, снятый без бюджета, на задворках воспалённого мозга.

Соседка, вернее существо, занявшее соседнюю кровать, уже бодрствовала. Пожилая дама в огромных очках, по величине сопоставимых с тарелками для ухи, перебирала карты Таро, щёлкая их, как кости древнего гадального домино. У дамы был вид человека, который в любой момент мог начать читать заговор на исцеление старых носков.

Увидев, что Валентина открыла глаза, старушка мгновенно расправила плечи, словно гигантский мотылёк на старте, и проникновенно сказала голосом, в котором смешались торжественность похорон и бодрость рекламного агента:

– Я – Нинель Павловна. Бывшая гадалка. Специалист по карме, любовным порчам и восстановлению энергетических пробоин через пельмени. Хочешь, расклад сделаю на твои любовные неудачи? Акция. Для новых пациентов бесплатно.

Кляпа в голове Вали прищурилась и смачно протянула: «Валюша, если эта бабка тебе карты тасует, то скоро и тебе придётся кого—то потасовать – только не руками, а всем телом да на радость вселенной! Готовься стонать, как занавеска на сквозняке!»

Валентина, ещё не до конца проснувшись, только вяло мотнула головой. В её планах на утро не было раскладов, заклинаний и иных форм добровольного саморазрушения. Единственное, чего хотелось, – это раствориться в воздухе, превратившись в аморфное пятно, которое даже бдительная Нинель Павловна не смогла бы достать своими магическими щупальцами.

Но отказ только распалил старушку. Она загадочно улыбнулась, словно знала все пошлые тайны вселенной, и, закатывая глаза к потолку, с надрывом возвестила:

– Вижу! Вижу высокую встречу! Брюнет в белом халате! Судьба. Страсть. Укол адреналина прямо в сердце.

Сказано это было с такой апокалиптической убеждённостью, что Валя невольно дёрнулась, уронив на пол тонкий облупившийся стаканчик с остатками вчерашнего компота.

Кляпа, не дремавшая даже в утреннем оцепенении, захихикала у неё в голове, смачно, по—змеиному:

– Ну что, Валюша… Похоже, твой сексуальный гороскоп на сегодня только что утвердили на пленуме богов абсурда!

Валентина зажмурилась. Вдохнула. Выдохнула. Поняла, что назад дороги нет: если уж сама судьба, с треском тараня психику, указывает на «брюнетов в белых халатах», значит, либо приключения грядут, либо снова дурка, но теперь официальная.

Нинель Павловна между тем неторопливо тасовала карты, словно собираясь вытащить на свет божий ещё одну душераздирающую весть, а за окном редкий, серый, безнадёжный дождик стучал по карнизам, отбивая марш по разбитым нервам.

Завтрак в санатории напоминал репетицию конца света, тщательно замаскированную под культурное мероприятие для людей с пониженным уровнем требований к реальности. Столовая, обшарпанная, с облупленными стенами и запахом вчерашней манной каши, расплывалась перед глазами Валентины, как тяжёлое, тягучее пятно тоски.

За одним столом обосновалась стая дам в театральных шалях. Лица напоминали обложки пыльных программок, с которых только что стряхнули забвение. Каждая, размахивая руками и шевеля нарочито трагичными губами, декламировала монологи из несостоявшихся спектаклей. Надрыв стоял такой, что даже старая батарея у окна уныло всхлипывала от стыда.

– Ах, жизнь моя – либо сцена, либо темница! – вскрикивала особенно упитанная мадам, щёлкая перстнями так, словно пыталась дирижировать собственным крахом.

В другой части зала, менее активной, но не менее опасной, кучковались вдовы. Эти вели тихую, но упорную дуэль на тему: чей покойник был вреднее, скупее и громче храпел. Споры то затухали, то разгорались вновь, подобно старой угольной печке: без искры веселья, но с устойчивым чадом недовольства.

Валентина, крадущаяся между столами с подносом, уставленным унылыми остатками холодного омлета и подозрительно серыми сосисками, старалась стать невидимой. Спина согнулась в родной сутулости, походка превратилась в неслышное крадущиеся перемещение в стиле «я просто часть мебели, не обращайте внимания».

Выбрав столик в углу, за которым никто не сидел и откуда было удобно, в случае чего, сбежать, Валя осторожно опустилась на жёсткий стул и уткнулась в тарелку, притворяясь, что занята важным ритуалом изучения географии жира на поверхности каши.

Но удача, как всегда, отвернулась от неё в самый неподходящий момент.

К столу с решимостью паровоза на спуске подкатилось облако духов «Ностальгия по МХАТу», внутри которого маячила пышная дама лет шестидесяти. На ней был сиреневый шёлковый платок, сверкавший, как знамя проигранной революции, и выражение лица трагической вдовы по собственной карьере.

– Милочка, – с бархатной тяжестью начала она, опускаясь на стул напротив Валентины, – знаете, кто сломал мне судьбу? Фаина Георгиевна Раневская. Да—да. Именно она. Выиграла роль, которая должна была быть МОЕЙ!

И тут полилось.

История о том, как в молодости, «ещё до всего этого фарса с актёрскими школами»,