держал в руке тяжелый тесак. Даже Степан сжимал в руке кочергу, и вид у него был самый воинственный.
Мы победили. Малой кровью, на своей территории. Мы не просто отбились. Мы унизили их, разгромили, превратили их облаву в позорное бегство.
— Оттащить его в сарай, — приказал я Игнату, кивнув на своего пленника. — И привязать. Раненых, если еще живы, тоже туда. С остальными… — я посмотрел на тела, разбросанные по лесу. — С остальными разберемся утром.
Под утро, когда над тайгой занялся холодный, серый рассвет, я вошел в сарай. Мой пленник, молодой парень лет двадцати с бегающими испуганными глазами, сидел, привязанный к столбу. Рядом на соломе стонали двое раненых, которых мы вытащили из ям. Игнат уже успел перевязать их самыми примитивными повязками.
Я присел на корточки перед пленным.
— Как звать? — спросил я.
— Ванька… — пролепетал он.
— Ну, Ванька, рассказывай. Кто послал? Рябов?
Он замотал головой так яростно, что я боялся, она у него отвалится.
— Не, купец, не Рябов! Сами мы! Честное слово!
— Сами? — я ухмыльнулся. — Двадцать человек просто так решили прогуляться ночью по лесу?
— Слух пошел, — затараторил он. — Что вы самородок нашли. Огроменный. Ну, Хромой и подбил мужиков в кабаке. Мол, чего ждать, пока купец все себе заберет? Придем, припугнем, золото отнимем и поделим. Он клялся, что вас тут трое калек, и вы сами все отдадите…
— А Рябов? — надавил я.
— А Рябов в курсе, — выпалил Ванька, потупив взгляд. — Хромой к нему ходил, сказал, что мы к вам идем. Гаврила Никитич сказал, если у нас получится — хорошо, он потом с нас свою долю возьмет. А если нет… он посмотрит, как вы отбиваться будете. И будет ждать.
Внутри у меня все заледенело. Так вот оно что. Это была разведка боем. Рябов послал этих шакалов на убой, чтобы оценить нашу силу, нашу оборону, нашу решимость. И теперь он знал. Знал, что мы не овцы. Знал, что у нас есть зубы. И он не отступится. Он будет готовить новый удар. Настоящий. С профессионалами, а не с пьяным сбродом.
Я встал. У нас было время. Немного. Неделя, может, две. Пока Рябов будет собирать новую банду, пока будет обдумывать план. И это время нужно было использовать.
Я вышел из сарая. На крыльце меня ждал Игнат.
— Ну что, командир? — спросил он.
— Все, как мы и думали. Рябов ждет. У нас есть передышка.
Я посмотрел на него. Его лицо было усталым, но глаза горели.
— Твой выход, солдат. Собирайся. Возьмешь часть денег. Идешь в город. Мне нужны люди и оружие. Десять, пятнадцать человек. Ветераны, как ты. Голодные, злые, готовые драться за хорошую плату. И винтовки. Нарезные штуцеры, если найдешь. Все, что стреляет дальше и точнее, чем эти кремнёвые пугачи. Не торгуйся. Плати любую цену. Нам нужно стать силой, с которой придется считаться. Провизию. Её тоже закупи.
Игнат выпрямился, и на его лице появилась суровая, хищная улыбка.
— Будет исполнено, командир.
Я смотрел, как он уходит в избу собирать вещи. А сам повернулся к лесу, к серому, безразличному рассвету. Война только начиналась. И следующий раунд будет куда страшнее.
Я стоял на крыльце, глядя, как тает в предрассветном тумане сутулая, нарочито крестьянская фигура Игната. Он не обернулся. Солдат, уходящий на задание, не оглядывается. В руке посох, за плечами пустой мешок, под рубахой — наше богатство и наша надежда. Он ушел, и вместе с ним ушла часть моей уверенности. Я отправил своего единственного настоящего воина в самое сердце вражеской территории, и теперь нам оставалось только ждать и надеяться, что его солдатская удача окажется крепче рябовской злобы.
Тишина, наступившая после его ухода, была обманчивой. Лес молчал, но это было молчание хищника, затаившегося перед прыжком. Я вернулся в избу. Мои артельщики, измотанные ночным боем, спали тревожным, чутким сном. На лавках, у окон, везде валялись топоры, тесаки — все, что могло стать оружием. Наш дом превратился в казарму.
Я не стал их будить. Вместо этого я раздул угли в печи, поставил котел с водой. Когда первые лучи солнца пробились сквозь узкие окна, по избе уже плыл запах горячего травяного отвара. Люди начали просыпаться. Они двигались медленно, скованно, как после тяжелой болезни. На их лицах была не радость победы, а серая, выматывающая усталость и затаенный страх. Они отбили атаку, но каждый понимал — это было лишь первый звоночек.
Когда все собрались за столом, я вышел в центр.
— Шлюз сегодня не запускаем, — объявил я, и по рядам прошел недоуменный ропот. — И завтра тоже.
— Как же так, Андрей Петрович? — первым, как всегда, нашелся Петруха. — Самое время мыть, пока они там раны зализывают!
— Петруха, когда ты идешь на медведя, ты машешь перед его носом куском мяса? — спросил я. — Наше золото — это приманка. Мы достаточно пошумели. Теперь пусть думают, что мы затаились, что мы напуганы. Что мы сидим на своем золоте и трясемся.
Я видел, что логика моих слов дошла не до всех, но спорить никто не стал. Уже привыкли.
— Работы от этого меньше не станет, — продолжил я. — Елизар с Фомой — на вас дальняя разведка ну и заодно охота. Нам нужно мясо. Много мяса. Мы должны есть досыта, чтобы были силы. Егор, Михей — на вас дрова. Завалите ими весь двор, чтобы хватило на месяц осады. Остальные — за мной. Начинаем новую стройку. Сам же шепнул Елизару, чтоб прикопал трупы подальше, чтоб зверья не приманить и улик тут не было никаких. А еще, чтоб ловушки начал восстанавливать по возможности.
Я вывел мужиков из дома и подвел к ровной площадке метрах в тридцати от нашего сруба.
— Здесь, — я очертил сапогом на земле большой прямоугольник, — мы строим еще один дом.
— Зачем, Петрович? — удивился Семён. — Нам и в этом места хватает. Еще и гостям останется.
— Это будет не дом, — ответил я. — Это будет казарма. Для людей, которых приведет Игнат. Они будут жить отдельно. Чтобы не было лишних разговоров, чтобы не мозолили глаза. И чтобы враг, если сунется снова, не знал, сколько нас на самом деле. Они будут нашим козырем.
Работа закипела с удвоенной силой. Но это была уже не