— Южане? — с пониманием кивнул Крут.

— Да, из тех примерно краёв, — начал было Чародей, но замолчал вдруг. Да так, что нетопыри аж заозирались в поисках угрозы.

Мальчик полез на голубятню не в первый раз, не из озорства. Он бывал там часто. Поднимался и не с пустыми руками.

— Алесь, после утренних вестей с юга были ли птички? — спросил Всеслав. И голос его был таким, что напряглись за столом уже все.

— Нет, княже, не было с той поры, — растерянно отозвался конный связист.

— А ждём ли?

— Как не ждать, ждём, и с Гнезно, и с Эстер…

— Кто в голубятню отряжен из твоих сегодня? — жёстко перебил его Чародей. — Когда видал его крайний раз?

— Ах ты ж ма-а-ать!… — полная злобы и досады фраза Гната ещё, кажется, звучала над столом, а самого его уже не было.

Вар, оказавшийся откуда-то за спиной, крикнул соколом. Тут же донёсся ответный крик. Со стороны нашей с женой и сыном спальни. Хищная перекличка разлеталась над тёмным подворьем, как сигнал к повышенной боеготовности. До тех пор, пока с еле заметной в темноте голубятни не раздался надрывный крик иволги. Сигнал тревоги.

Глава 13

Змеиное отродье

Иволгин клич подействовал на всех, и наших, и руян, но немного по-разному.

Увидев, как за минуту от силы ощетинились крыши стрелами, а вдоль стен сами собой понаросли богатыри, вроде того, что унёс на руках Всеславова ключника, Яробой очутился за спиной своего князя, с двумя мечами в руках.

На голубятне что-то блеснуло, будто кто искру высек, и запылал факел. Кто-то, невидимый за ярким огнём, передавал знаки.

Отец Иван, удивив сильнее других, поднёс к усам хитро сложенные пальцы, глубоко вдохнул — и выдал такой перелив, что сам Соловей-разбойник наверняка зарыдал бы от резко развившегося комплекса неполноценности. Казалось, от патриархова по́свиста не только посуда со стола поспрыгивает, но того гляди и люди снопами повалятся. А когда изводящий звук стих, в заложенных ушах загудело. Честно конфискованный в Новгороде колокол Полоцкой Софии запел набат.

— Так вот ты каков, святейший владыка, — громче обычного протянул Крут. Уши явно заложило и ему. Одной ладонью он похлопывал по правому, пытаясь, наверное, вернуть нормальный слух, а второй, вскинутой над головой, подавал какие-то свои знаки, на которые с привычным нечитаемым выражением изуродованного лица очень внимательно смотрел Немой.

— Уж каков есть. Так бы ты и на пятый день не спознал меня, Крутка, — криво усмехнулся патриарх. Ставший ещё загадочнее, хотя и до сих пор было вполне достаточно.

— Так, обниматься да байки травить после будем, — повысил голос и Всеслав. — Брат, вели своим из дружинной избы всем вместе выйти да перед тобой строем встать. А то так впотьмах и до беды недалеко.

Будто в ответ на его слова из окон и гульбищ показались какие-то кривые палки с привязанными светильниками. Кое-где висели, чуть подрагивая, по два сразу. За одной из таких «фар-фонарей» великий князь, прищурившись, разглядел бледную, с закушенной губой, Домнину «лебёдушку». А кривая палка оказалась коромыслом. Остальная иллюминация висела на рукоятках мётел и ухватов. На подворье стало, конечно, не как днём, но ли́ца уже различались.

— Безоружным строиться велишь? — без эмоций уточнил Крут. Кажется, без эмоций.

— Мне без разницы. Им, — качнул Всеслав головой в сторону крыш, — тоже. Всем говорю, — голос его загромыхал между ударами колокола на Софии, — Крут Гривенич и люди его — братья мне! Не хватать, не вязать, первыми не лезть! Если, упаси Боги, дурное удумают — на мне вина, мне и ответ держать! Как всегда.

Последнюю фразу, сказанную еле уловимо, услышал только Крут. Смотревший твёрдо на Чародея, который тоже с него глаз не сводил.

— Добро. Верю, — ответил морской кошмар лесному. — Найдём того, кто паскудство такое учинил — отдай мне его. Уж больно задумка твоя с муравьями рыжими запомнилась мне.

— Могу не успеть. Если Гнатовым попадётся — наверняка пожёванным вернут. Или рваным. Или не целиком, — Всеслав смотрел на шагающего быстро к нам Рысь в группе своих, что на ходу раздавал приказы, и воины его по одному растворялись в темноте. Которой, вроде, особо уже и не было.

— Ну, хоть так, — жёстко ухмыльнулся Крут. — Тоже пойдёт.

— Твои, княже, живы-здоровы все, под спудом уже, Лют с ними, — начал великокняжеский воевода с главного, за что Чародей кивнул ему благодарно.

Молодцы, быстро как в тайный город, под землю, всех перевели. Там, я по прошлой учебной эвакуации помнил, поди найди кого ещё. Кто задним бежит, светильники задувает. Три поворота — и руки́ своей, следом идя, не разглядишь. А поворотов тех там хватает. И ловушек таких, что самим страшно. И механических, и живых вполне. Но те, живые, ещё страшнее. Гнат тогда, помню, полутушу свиную в тёмный коридор бросил, я ещё удивлялся, чего это он попёр её под землю? Решил, что про запас, продовольственный. Потом, как светильники зажгли, с пола о́брезь собирали. Гуляш. Для рагу заготовку. Четверо нетопырей в стенных нишах, по два меча при каждом. Говорю же — страшное дело.

— Ступенька, перильце внешнее и три балясины подпилены, — продолжил доклад Рысь. — Опилки в одном только месте остались, мелкие, везде сдули или подмели, вражины. Чем и сделали-то?

— Цепочкой хитрой, той, что в зубе умещается, — ответил Чародей. И Ставр ахнул.

— И вправду ведь! А я гадал всю дорогу! — судя по каменному лицу Гната и его неживому голосу, он был злее всех чертей на свете. И во тьме.

— Дежурный? — Всеславов голос на воеводин стал похож чрезвычайно. Сидевший напротив патриарх кашлянул.

— Стёпка был сегодня. Нет больше Стёпки. Как живой там лежит, в струну вытянутый. Холодный, — Рысь говорил, как тот Левитановский метроном.

— После новостей с юга убили. Голубь, что ту весть принёс, точно наш ли, с колечком? — у наших и пометки со Всеславовым знаком на крылах