— Всё, господин Норов, отмучились на сегодня, — приговаривал солдат, отвязывая меня с дыбы.

— Не скажешь, братец, что происходит в Петербурге? — спросил я.

Не ту пытку для меня выбрал Ушаков. Вернее не понимал он, что именно меня больше всего беспокоит. Отсутствие информации и голод до новостей. И о том, как здоровье и в целом дела у Юлианы. Мало ли, еще разволнуется и случиться горе.

— Так что произошло? Как здоровье государыни?

— Не положено, — ответил солдат и незаметно сунул мне в руку свёрнутый кусочек бумаги.

Неужели кому-то удалось найти выход и через стражу? Значит, я смогу что-то сделать даже в заточении.

Придя в камеру, к слову такую же, без света и с одной кроватью, я развернул листок бумаги и… Не мог прочесть. Вот она — настоящая пытка. А если это от Юли? Или еще что важное.

— Дайте света! Хоть лучину! — требовал я в который раз.

Нет. Кромешная темень была моей назойливой подругой, которой не объяснить, что я люблю другую, точно не ее.

* * *

Андрей Иванович Остерман незамедлительно отправил весть своему тёзке, Андрею Ивановичу Ушакову. Остерман сделал большое дело. Глава русской внешней политики, добился в немалой степени ограничения вольности Крыма в отношении распределения земель. Теперь частью русские люди могут покупать землю в бывшем ханстве. А это шаг на пути окончательного освоения этих земель.

На фоне головокружительного успеха в Крыму, когда откровенно ещё никто не понял, что с этим делать, любые соглашения с бывшим ханством казались приемлемыми. Ведь не так давно Россия ещё платила Крыму, пусть и символическую, но всё же унизительную дань. А теперь уже и Крым объявляет о своём вассалитете по отношению к Империи.

Сейчас же Остерман понимал, что условия договора могли бы быть куда как жёстче. Но государство считало, что война ещё не закончилась и ситуация может обернуться по-всякому. Неверие в собственную армию и ее успех мешали Остерману вести политическую игру.

Исполин, мощнейший великан, которым представляется до сих пор Османская империя, до сих пор многим кажется непобедимым. Огромные человеческие ресурсы есть у турок и тех народов, которых они поработили. Можно набрать немалое количество новых солдат.

А ещё имеет значение и явная поддержка некоторых европейских стран, прежде всего, Франции. Пусть с ней уже пришлось столкнуться при осаде Данцига, победить. Однако многие русские вельможи считали, что нынешняя Франция непобедима ещё в большей степени, чем Османская империя. А тот эпизод у стен Данцига — лишь погрешность.

Но пусть там, в верхах, считают, как хотят, главное, чтобы военные делали свою работу и видели перспективы победы, а не удивлялись, казалось бы, неожиданным успехам. Нынешняя русская армия увидела, что турок можно бить и похлеще, чем кого иного. Петру не удалось? Ну так удасться его племяннице, Анне Иоанновне.

Остермана спокойно пропустили на территорию Петропавловской крепости. Он вальяжно дошёл к собору, не так давно вновь открывшемуся. Зашёл внутрь храма, осмотрелся. И всё-таки протестантская кирха ближе и по духу, и по разумению для немца. Но красиво, дорого.

И только потом отправился Андрей Иванович к своему союзнику, другому Андрею Ивановичу. Где находится тюрьма и пыточная Остерман знал. Ещё когда-то посещал эти места с Петром Великим. Словно примерял на себя будущее место обитания. Остерман после таких мыслей хотел было три раза плюнуть через плечо, чтобы не нагонять на себя такие повороты в жизни.

— Андрей Иванович, рад видеть вас в добром здравии. Что вас сподвигло прибыть в наши Палестины? — вполне приветливо встречал Остермана Ушаков.

— Любезный Андрей Иванович, а разве же вам не доставили письмо от меня? — удивился Остерман.

— Мне сообщили, что вы лично едете. Так чего же письма читать, если появляется замечательная возможность лицезреть вас, — солгал Ушаков.

На самом деле, письмо, записку, он получил, прочел. Вот только посчитал нужным не реагировать. Во-первых, Ушаков не хотел отпускать Норова. Глава Тайной канцелярии готовил документы и жаждал выбить признания, что бригадир замышлял государственный приговор. Вот, даже есть мысль взять такое подтверждение от Волынского. Этот деятель, наконец, сломался и можно подсовывать любые документы, подпишет.

Во-вторых, как он отпустит сейчас Норова, который может рассказать, в каких условиях находился в крепости. А еще и дыба… За такое обращение и государыня спросит. Особенно если ей будет диктовать вопросы герцог Бирон.

— Андрей Иванович, есть острая необходимость подготовить известного нам двоим смутьяна и бунтаря к выходу на свободу, — словно бы сочувствуя, разводя руками, мол, обстоятельства выше, говорил министр. — Мне самому от этого не сладко. Но, увы, нужно. Дело политической важности.

Глава Тайной канцелярии ничего не ответил, лишь удобрее сел в своем кресле.

Ушаков встречал Остермана в своём кабинете. Скромном, хотя и нельзя сказать, что запущенным и откровенно бедным. Особенно выделялось светло-серое кресло на французский манер. Оно служило чем-то вроде трона для местного князька Ушакова. Всё-таки, как ни крути, но это его вотчина.

— Неужели вы пришли ходатайствовать за Норова? — серьёзным и строгим тоном спросил глава Тайной канцелярии розыскных дел.

Улыбка с лица Остермана никуда не делась, между тем, благостное настроение подпортилось. Стало очевидным, что Ушаков по первой же просьбе своего союзника отпускать бригадира Норова не собирается.

— Но вы же знаете, любезный Андрей Иванович — государыня уже интересовалась о том, что господина Норова следовало бы отпустить, — Остерман явил своему собеседнику елейную улыбку. — Ну, проучили отрока, и будет. Более станет думать, что делать и с кем.

Ушаков тяжело задышав, смотрел, практически не моргая, на своего союзника. Внутри Андрея Ивановича бушевали эмоции. Из головы никак не выходила та злорадная усмешка, которую обязательно явит Норов, как только ему объявят об освобождении.

А как же отомстить за оскорбление, которое прозвучало от этого заносчивого баловня судьбы, взлетевшего за один год до чина бригадира? Андрей Иванович Ушаков считал, что если он будет тем, кто станет прощать обиды… да какой же он тогда глава Тайной канцелярии?

— Нет, — после некоторых раздумий решительно сказал Ушаков. — При всем уважении, но нет. И рассчитываю, что какой-то поганец не станет причиной нашего недоверия.

Даже Остерману, этому хитрому лису, не удалось удержать улыбку на своём лице. Резко стал хмурым Ведь он, как министр, глава ведомства иностранных дел Российской империи, добился своего. Все, игра заканчивается, уступки сделаны. Нужно отпускать