Красков закашлялся, сглотнул. Послышался какой-то стук и звяканье сетки кровати, будто он ворочался или пытался сесть.

— Ни в какие подробности меня не посвящали, не тот уровень. Подозревал, что дело касалось иностранных шпионов, затесавшихся в научные круги Польской Народной Республики. Но больше ничего не знал. Мне показалось, что меня потому и пригласили — учитывая мой опыт работы с НИИ. Если бы понадобилось принять участие в какой-либо международной научной конференции, моя фамилия не вызвала бы особых подозрений, так как иногда уже мелькала в отечественных научных журналах и материалах конференций в качестве «соавтора» отдельных работ…

Красков закашлялся, потом продолжил:

— Ладно, я отвлекся… В общем, оказалось, что мой опыт с НИИ не понадобился. Работа заключалась всего лишь в курьерской доставке особых пакетов. О содержимом я ничего не знал. Более того, первые пару раз… мне показалось, что меня проверяли… Доставка явно была пустышкой. Я довольно поздно понял, что речь шла о собственной ядерной программе поляков… — пауза, тяжёлое дыхание. — Но операция никак не заканчивалась. Это меня беспокоило, конечно, ведь в последнее время мне и самому пришлось добывать определенные сведения…

— Вас не смутило, что руководство приказывает добывать секретные сведения для передачи пусть и дружественному, но иностранному государству? — впервые на записи прозвучал голос Газиза.

— Не просто смутило, я ведь даже задавал такой вопрос, прежде чем выполнять приказ! — голос Краскова сорвался на крик, затем внезапно стих, послышались всхлипы и шум дыхания. — Мне объяснили, что все согласовано на самом верху. Советское руководство не планирует мешать полякам, а собирается курировать их программу. Понимаете? Курировать!

Снова раздался какой-то стук, невнятная ругань.

— Ничего-ничего, успокойтесь… — слышался голос Газиза. — Санитарка все уберет, это не проблема…

Спустя примерно минуту Газиз спросил более четко:

— С кем была ваша последняя встреча в Варшаве? Вы ранее были знакомы с этим человеком?

Ответ Краскова сопровождался истерическим смехом — долгим, с надрывом, будто граница между откровенностью и безумием окончательно стерлась.

— Конечно же знаком! — почти что выкрикнул Красков. — Это наш новый резидент, но я знал его еще до того, как он стал «поляком».

— Подполковник Глебов, не так ли? — абсолютно невозмутимо прозвучал голос Газиза.

— Зачем вы спрашиваете, если сами всё знаете⁈ — в голосе Краскова появилась злость. — Вы ведь из УСБ! Идите к Маркелову, идите к Крючкову! Спрашивайте у них! Откуда я могу что-то знать⁈ Я простой курьер! Мне приказывало руководство — я выполнял!

Злость в голосе Краскова смешивалась с отчаянием. Снова глухой стук — будто ударил ногой или кулаком по железной раме кровати. Опять прерывистое тяжелое дыхание.

Газиз продолжал по-прежнему спокойно:

— А почему бежали и даже стреляли при задержании?

Красков почти взвыл:

— Потому что я никого из вас не знал! Ваши сотрудники не представились и не показали удостоверения, как положено! Разумеется, я им не поверил! Никто не предупреждал, что со мной будут разговаривать коллеги из КГБ. Я принял вас за врагов! Врагов!

Последние крики сорвались в хрип. На записи слышно, как он закашлялся, а потом заплакал, с рыданиями, не в силах успокоиться. Потом всё стихло. Лента ещё шуршала несколько секунд и остановилась со щелчком.

В кабинете врача повисла тишина, в которой было слышно даже, как капает вода из неисправного крана.

Я выключил магнитофон, достал кассету и положил себе в карман. В голове всё ещё звучал голос Краскова: «…я простой курьер… идите к Маркелову, идите к Крючкову…».

Прищурившись, посмотрел на ребят. На их усталых лицах отражалось понимание всей серьезности ситуации. Несмотря на то, что Красков — мелочевка, важные фамилии были названы. Вопрос, конечно, можно ли сказать, что задержанный, делая признание, был в здравом уме и трезвой памяти…

— Вот так… — задумчиво произнес я. — Дальше надо решать, как использовать это признание…

Вернулся домой уже под утро. Но небо над Москвой пока еще оставалось темным, только на востоке угадывалась едва заметная сероватая полоса будущего рассвета. Когда выбрался из машины, морозный воздух ударил в нос и защипал щеки. Люди еще спали, потому хлопок автомобильной дверцы показался слишком громким. Дворник тоже еще не начал работу, потому до крыльца добрался чуть ли не прыжками, по колено утопая в сугробах.

Ключ повернулся в замке, дверь скрипнула — вроде не так давно смазывал, но, видимо, пора это сделать снова. Я снял ботинки, повесил пальто на крючок. Прямо в коридоре снял свитер и джинсы — и только потом осторожно прошел в спальню.

Светлана лежала на боку, волосы рассыпались по подушке. Дышала ровно, глубоко. Я разделся и осторожно лег рядом, под одеяло. Приятное тепло накрыло сразу, а усталость, накопившаяся за ночь, сработала сильнее любого снотворного.

Сон пришел мгновенно — я просто провалился в пустоту и до утра уже не видел никаких сновидений.

Разбудил меня шум. Сначала в полусне почему-то подумал, что я все еще в больнице — слышались какие-то шаги в коридоре, голоса. Через секунду дошло, что звуки доносились из нашей кухни: звякнула посуда, хлопнула дверца шкафа, Светлана торопила девочек, чтобы не опоздали в школу.

Я сел на кровати, потер глаза. Голова была тяжелой, сказывались трудная ночь и недосып. Часы показывали начало восьмого.

Встал, прошёл в ванную. Душ включил на горячую, но, как обычно, пришлось подождать, пока бойлер справился с заданием. Я подставил лицо под теплые струи, прикрыл глаза. Собирался принять контрастный душ — он лучше прочих помогает проснуться и взбодриться.

Не прошло и пары минут, как в дверь постучали.

— Володя! — жена говорила громко, чтобы перекричать шум падающей воды. — Тебя к телефону!

— Кто там? — отозвался я.

— Удилов. Вадим Николаевич.

Неожиданно… — удивился я. — Давно уже Удилов не звонил в такую рань, с чего бы это… Значит, что-то произошло. Или, что тоже весьма вероятно, до него дошли новости про задержание Краскова.

— Скажи, что я как только из душа выйду, сразу ему перезвоню! — прокричал я в ответ жене.

Несколько раз включая то горячую, то ледяную воду, действительно взбодрился. В голове прояснилось. Вытерся большим махровым полотенцем, натянул свежую рубашку, вышел в коридор. Девочки уже натянули зимние сапожки и застегивали свои шубки. Радостно завопили, увидев меня, хотели броситься обниматься, но Светлана их остановила:

— А ну стоять! Девочки, вы что? Вы