— Не ранены? Помощь нужна? — и бежал сразу дальше.

Раз-другой в небе проносились самолеты. Воздушная битва происходила уже над самим городом. Лишившись машины, искореженным хламом разбросанной в рытвинах взрывов, мы решили продвигаться пешком. Колонны наступающих войск шли прямиком на Берлин, и нам было сподручно примкнуть к любой части. Сопроводительные и временные документы нам любезно подготовил полковник Юрасов, отпуская вперед. У Борьки в кармане находилась солдатская книжка, у меня — что-то вроде мандата и пропуска с продовольственным аттестатом. При этом мы оба были в гражданской одежде, в связи с чем нас регулярно останавливали для проверок. В конце концов Борьке это не понравилось.

— Если еще раз остановят, пошлю всех к дьяволу! Или к Гитлеру. Один хрен.

— Ты забываешь, что мы не в военной одежде. Вот и косятся на нас подозрительно.

— Мне что, у себя на роже написать, что я не шпион? Какой раз уже «смершевцы» из контрразведки проверяют мои трусы — не спрятана ли там схема продвижения войск?

— Кипятишься, боец?

— А ты нет? Моя матушка-старушка всегда говорила в колхозе: «Прячь в трусы, Боренька, самое сокровенное…». И не то, что ты подумал.

Он хохотнул, но тотчас стал серьезным.

— Я-то ладно. С меня спросу, как с гуся вода. Охранять тебя и не ломать башку, что делать дальше. А вот с тебя спросят: Куда подевался ваш пленник, товарищ Александр такой-то? Как вы могли упустить столь ценный кадр?

Мне пришлось с ним согласиться. Радостная встреча с Ильей Федоровичем теперь оборачивалась неприятным конфузом. Да, упустили. Да, бежал. Да, не уберегли. Но так это было в пылу боя! Нас ведь тоже упустили караульные фельдмаршала Клейста, когда мы дали деру во время бомбежки берлинского госпиталя. Так неужели легендарный диверсант номер один упустил бы такую возможность?

С такими неутешительными мыслями я понуро шел следом за своим младшим другом. Тот ехидно совал кулак всякому, кто подшучивал над нами по поводу гражданской одежды. Иногда слышалось из проходящей колонны бойцов:

— О! Гляди-ка, Петруха! А эти двое заморышей чего тут делают?

Слышался гогот. Кто-то кричал с сарказмом:

— Небось, от мамкиной юбки только что оторвали. И пороху не нюхали. Автомат бы им в руки…

Солдаты, потешались, двигались дальше, а Борька рвал и метал, оглашая криком вдогонку:

— Я тебе харю намылю, салага! Сам ты пороху не нюхал. Я партизанил, когда ты еще мамкину сиську сосал!

И так далее. Одна колонна заменялась другой. Проходящие войска, хохоча, уступали место следующим колоннам, и все начиналось заново. Пару раз Борька даже бросался в гущу толпы, врезать кому-нибудь в зубы. Потом возвращался, сокрушенно оглядывая свою одежду, превратившуюся после боя с гитлерюгенд в сплошные лохмотья.

— Нет, лишенец, так не пойдет. Ты как хочешь, а я раздену сейчас кого-то из шутников. Зуб даю в натуре, не успеет даже пикнуть. И автомат отберу.

— А свой где дел? — потешался я мысленно.

— В воронку уронил. Не помнишь? Когда тот немецкий молокосос пальнул из фаустпатрона.

Мы уже миновали две штабные машины, когда нас остановили опять для проверки.

— А вот этому майору я точно дам в зубы! — процедил недовольно младший боец.

— А-атставить! — шикнул я. — Не видишь? Особист самый главный.

— Самый главный у них в Кремле сидит…

— Тихо! Сделай приветливой рожу.

К нам подошли. Представились. По бокам выросли два автоматчика в плащ-палатках и касках. На фуражке майора застыли замерзшие капли грязи со снегом. Ласковым взглядом, как мне показалось, осмотрел наше обмундирование.

— Откуда будете?

— Нас уже сто раз проверяли, товарищ майор! — выпалил я, прежде чем Борька сморозит всякую глупость. — Мы продвигаемся к Штабу фронта.

— Ого! Так уж и фронта? А почему не дивизии? Не корпуса? А сразу фронта?

— Нас там ожидают с важным донесением. Говорю же, сто раз проверяли.

— Ничего. Проверим сто первый. Попрошу документы!

Борька напрягся как сокол, готовый накинуться на воробья. Не знаю, питаются ли соколы воробьями, но мой младший боец готов был сожрать майора со всеми его потрохами.

Приняв от нас удостоверения, особист еще раз скептически оглядел нашу одежду.

— В Штаб фронта, говорите?

— Так точно. Мы не военные. Я вот — инженер. А это мой помощник.

— Что ж ваш помощник зубы так скалит? На меня, что ли?

— Никак нет, товарищ майор. Недавно вступили в бой с немецкими гитлерюгенд, вот и остался под впечатлениями.

— Ну-ну. С гитлерюгенд, значит. А это что? — повертел он в руках предписание от полковника Юрасова.

— Там указано, что нам необходимо оказывать всяческую помощь, товарищ майор, чтобы как можно скорее добраться до Штаба фронта.

— Посмотрим, посмотрим…

И тут Борька не выдержал. Прорвало, черт возьми!

— Чего там смотреть, бляха-муха? Надо — звоните Командующему. Он о нас знает. А нет — так и флаг вам в руки. Нам надо спешить.

Секунду помедлил, потом подмигнул:

— Не подкинете до Берлина? На машине своей? Там вам награду дадут. Зуб даю, в натуре…

Я опешил. И это старшему по званию? Особисту СМЕРШа? О, черт!

Майор вытаращил на незнакомца в гражданской одежде ошарашенный взгляд. Пролети сейчас над его головой бомбардировщик, он не заметил бы. У меня затряслись поджилки: Все! Как минимум гауптвахта до выяснения личности. Как максимум — стенка. Расстрел. Шпионы. Военный трибунал прямо на месте.

Майор уставился в лицо нахального типа. Борька ухмылялся своей глупой физиономией. Тракторист бывшего колхоза — что с такого возьмешь?

— Та-ак… — протянул особист. — Шутник, значит? А не боишься такое говорить старшему офицеру?

— Хуже расстрела не будет. А вам награду дадут. Точно говорю! Только доставьте нас к Штабу фронта.

— Мы и ехали туда на машине полковника Юрасова, — поспешил я добавить, пока Борька окончательно не похоронил нас обоих. — Но машина попала под обстрел. Водитель убит. Нас едва не взорвали. Видели три немецких «тигра», вон там, — махнул я рукой.

Майор проследил взглядом, куда я показывал. Хмыкнул. Обратился к нахалу:

— Полковника Юрасова я знаю лично. Если он подтвердит ваши полномочия, возьму