— Чудно живёшь, Федюня! — сказал, выходя из клозета, государь. — Дерьмо само в дыру уплывает.

— Так, не само же, а водой смывается, — улыбнулся я.

— Я о том, что не выносит никто горшок, а… Тьфу! О чём это мы! Татары идут, а мы о дерьме… Так и что делать? Как это ничего не делать? Ну и что, что десять тысяч супротив ста! Бежала от нас татарва. На Оке встанем!

— Ты и впрямь так думаешь? — вскинул я брови. — Имели они ввиду эту Оку. Думаешь у них послухов и видаков среди твоих слуг нет? У тебя среди них есть, а у них среди твоих нет? Оттого они и идут через Казань, что знают, где ты войска держишь.

— Так что же делать⁈ — взревел Василий Иванович.

— Укреплять города и ждать. В Коломну усилить воинами. Татары там переправляться будут.

В июле татары подойдут к Коломне, а уже апрель. В «той истории» войска Андрея Старицкого и молодого воеводы Дмитрия Фёдоровича Бельского опоздали и не смогли предотвратить переправу, да и действовали не единым кулаком, а растопыренными пальцами. Вот эти пальцы и пообломали. Русское войско понесло тяжёлые потери, в том числе погибли воеводы Иван Андреевич Шереметьев, Владимир Михайлович Карамышев-Курбский, Яков и Юрий Михайловичи Замятнины, в плен попал Фёдор Васильевич Лопата-Оболенский. После битвы московские войска отошли в города, а крымские стали разорять окрестности Коломны.

Да и теперь не факт, что тот же Старицкий послушает брата Василия и снимется из-под Серпухова. А сниматься надо уже сейчас. Да-а-а…

— Я могу прямо сейчас выйти с войском в Коломну, но, государь, если ты прикажешь отдаться под чью-то руку, я приказ исполню, но результат не гарантирую. У меня же, в основном, лучники. И тысячей мы сто тысяч не остановим, но брод у села Колычево, постараемся удержать.

— Колычево? — приподнял бровь государь. — Всегда там стоял большой полк. Только в этот раз меня отговорили там войска ставить. Кхм! Надо ведь⁈ Потомок рода Колычевых станет оборонять бывшие свои земли. Знал о том?

— Как не знать! Отец сказывал. Но то давно было. И сейчас не об этом. Брод там большой. Более, чем на версту тянется. В Августе река Ока сильно мелеет.

— Всё-то ты знаешь, Федюня. Откудова?

— От верблюдова, — чуть не сказал я, однако ответил по существу. — Сам не могу понять, государь. Будто всплывают знания.

Потом посмотрел на Василия Ивановича и добавил, потупив взор:

— И видения…

— Видения? — правая бровь государя взлетела и он осенил себя крестом.

Я тоже перекрестил себя.

— Да, государь. Часто вижу я, что было и что будет.

Василий Иванович дрогнул было губами в улыбке, но, видимо наткнувшись на мой суровый взгляд и сжатые в нитку губы, тоже нахмурился.

— И что видишь?

— Сейчас про нашествие Гирея вижу. То сжигает он Москву, то нет, то сжигает, то нет. Измучился весь. Пока вижу, что Казанское войско возьмёт Нижний Новгород и разорит окрестности Владимира, а потом пойдёт к Коломне на соединение с крымчаками. А потом они двинутся на Москву и сначала разорят и пожгут все окрестные сёла, а потом войдут и в город. Бояре замкнутся в Кремле и после некоторого времени запросят мир. Хан Мехмед Гирей согласится на мир, но потребует, чтобы ты, государь признал себя данником Крымского ханства. Бояре решат пойти на этот шаг — в Кремле будет недостаток пороха и сильная теснота, и выдадут хану соответствующую грамоту.

— А я⁈ Я где буду⁈ — возопил государь.

Он снова вскочил с трона и заметался по «приёмной» палате, размахивая руками.

— Ты, государь, ушел в Волокламск собирать войско.

— У-у-у! — взвыл Василий Иванович и рухнул на кресло без памяти.

Однако, я видел, что сердце его, хоть и с перебоями, но билось. Я просто поднёс к его носу ватку с нашатырём и он, брезгливо морщась, очнулся.

— Что я? Онемел?

— Приснул ты, государь.

— Врёшь ты всё про татар! — выкрикнул государь. — Не может такого быть, чтобы они Москву взяли!

— Почему? В первый раз, что ли? — удивился я.

— Давно уже не брали, — поправил себя государь.

— Вот и потеряли твои бояре страх, государь, — сказал я. — Страх потеряли, а Литовские земли прибрать хотят. Вот и смущают тебя Литовскими прелестями. А те ведь и под Шведов, или Поляков могут уйти с перепугу. Или под орден. Тогда тебе со всеми немцами сражаться придётся. И это в то время, как с ордой не всё решено. Казань, Астрахань, Ногайская орда, Крымский хан. Мало, что ли там дел, что мы всё на Литву смотрим.

— Ты про кого говоришь, что меня смущают? — насторожился Василий Иванович.

— Да, всех твоих литовских князей Гедеминовичей: Бельских, Мстиславских, Волынских. Да, и мятежные Глинские… Ведь они эту войну с Литовским княжеством затеяли? Нет?

— Кхм! И это тоже твои видения? Или с чьих-то слов говоришь?

— С чьих слов, государь? — я вздохнул. — Весь, как на ладони перед тобой. И не видения это. Послухи мои, что слышат, то и доносят. Так ты тоже читаешь их, кхм, доносы.

— Не до доносов мне твоих доносчиков давно, — буркнул государь. — Когда ты в Москве был и сам читал, тебя интересно было слушать. А их…

— Но работают исправно, — поспешил сказать государь, увидев мой немой вопрос.

Помолчали. Подумали. Выпили по кружке пива, закусив вяленой, располосованной на полосы, стерлядью.

— Значит надо уже сейчас собирать войска, — сказал государь. — Прямо сейчас поеду в Волок.

— И разошли указ, чтобы народ в леса уходил.

— А посевная? — спросил государь.

— А в полон? — спросил его я.

Василий Иванович сплюнул.

— Ну, смотри, Федюня! С огнём играешь!

— Не играю, — тяжко вздохнул я. — Не придут татары с таким войском, я сам кол вытешу, намажу его салом и…

Василий Иванович напрягся.

— И-и-и? — спросил он, требуя закончить мысль.

— Отдам его тебе, государь, — закончил я, потупив глаза.

Василия Ивановича глаза снова полезли на лоб.

— Для чего? — спросил он. — Для кого, то есть?

— Кхм! Для меня, наверное. Коль посчитаешь нужным, казнишь.

— Кольев у меня достаточно,