— Устал…

— Да брось ты, — он похлопал себя по карману. — Пошли. Угощаю. Деньги есть! Заработал!

— Заработал? — удивился я. — Ты на работу что ли устроился?

Гребенюк рассмеялся.

— Ага, «устроился»! Одного дурочка развели. Да не смотри ты так, ничего криминального. Вместо «Рокетсов» подсунули ему пластинку цыганских песнопений!

Гребенюк рассмеялся еще громче.

— Постой… Что⁈ — едва не закричал я. — Серега, ты понимаешь, что это мошенничество? За это статья тебе светит!

— Да какая статья? — отмахнулся тот.

— Ко мне сегодня подходили из милиции, у гастронома «Мелодия». Спрашивали. Ты не просто дурачка развел, а двоюродного брата этого милиционера!

— Да что ты причитать начал? Не хочешь гулять — не надо!

Гребенюк обижено махнул рукой и пошел прочь.

Теперь, кажется, понятно откуда у Сергея такие дорогие вещи, магнитофон, пластинки, которые просто так не достанешь. Фарцует. Да еще и мошенничает. Ох, не на ту тропинку он свернул. И судя по тому, кем он станет в будущем, ему нужно с этой тропинки срочно сворачивать.

— Дядь Саш! — окликнул меня звонкий детский голос.

Я обернулся.

Семеня по асфальту стоптанными сандалиями, ко мне бежал соседский парнишка. Витька, кажется, из пятого «Б». Загорелый, веснушчатый, с соломенными волосами, торчащими в разные стороны и живыми, любопытными глазами. На нем были короткие штаны, из которых торчали худые ноги с классически разбитыми коленками, и растянутая, заляпанная чем-то липким футболка с надписью «Юный друг». В руке он сжимал самодельный лук, грубо скрученный из проволоки и ветки.

— Дядь Саш, — запыхавшись, остановился он передо мной, широко улыбаясь. — А ты чего тут стоишь?

— А тебе то какая разница? — вот мелюзга. — Еще тебе не отчитывался чего я тут стою!

— Да там у тебя… дома…

— Чего? — я насторожился.

Витька отдышался, кивнул в сторону многоэтажки.

— Отцу твоему плохо! «Скорая» приехала!

Глава 11

Быстро взлетев по лестнице, я на несколько секунд остановился перед дверью, чтобы восстановить дыхание и осторожно вошел в прихожую. В квартире стоял какой-то особый запах присутствия медперсонала. Фельдшер, усатый парень с модной прической «финский домик», только что сделал отцу укол и теперь осторожно массировал ваткой место инъекции.

— Ничего страшного, — успокаивал он стоявшую рядом испуганную мать. — Просто переволновался, вот и тахикардия.

— Ох! — мать схватилась за сердце.

— Да говорю же, ничего страшного! — привычно улыбнулся фельдшер. — В этом возрасте бывает, что вы хотите?

— Что ещё за «возраст» — нахмурился отец. — Вы, молодой человек, поживите с моё, потом и рассуждайте о возрасте. Я ещё достаточно молод, чтобы обращать внимание…

— А обращать внимание как раз и надо, — прервал его фельдшер. — Никогда не поздно.

— А что делать, доктор, — спросила мать.

— Ну-у, курить он, конечно, вряд ли бросит, — задумчиво ответил парень, оценив непростой характер пациента. — Но, хорошо бы обследоваться, в санаторий съездить, или хотя бы курс препаратов пропить,

— Да не пойдет он ни к каким врачам, — мама махнула рукой. — С гриппом-то едва затащишь.

— Понимаю, — став внезапно строгим, но с ноткой понимания в голосе сказал фельдшер. — Такое поколение. Не дают слабины, не жалеют себя. Пусть сейчас полежит, поспит… А завтра на работу, я больничный не выписываю. Всего доброго!

Он вышел в прихожую и, увидев меня кивнул и тихо сказал:

— Постарайтесь его не волновать. И всё-таки обратитесь к врачу.

Дверь захлопнулась, и мать искоса посмотрела на меня. Правда, ничего не сказала, лишь вздохнула и ушла на кухню. На душе было погано — я же прекрасно понимал, из-за кого так переволновался отец. Я пошел к себе в комнату, взял с полки журнал «Юный техник» и улегся на тахту. Я перелистывал страницы, но мыслями был где-то далеко, не читалось… Когда-то отец подписал меня на этот дефицитный по советским меркам журнал, стараясь привить тягу к технике. Я пытался. И как результат, полжизни занимался не тем.

Он тяжело принял крах его веры в непоколебимое будущее, поэтому и ушел рано, гораздо раньше матери. То есть, уйдет, в той, будущей жизни. Эх, батя, батя…

— Ужинать иди! — мама заглянула в дверь. Из кухни пахло чем-то вкусным…

Жареная картошечка с докторской колбаской! Любимое блюдо, умм… А еще и малосольные огурчики на большом блюде!

Отложив немного картошки себе в тарелку, мать пододвинула сковородку ко мне. Мы с отцом именно так и любили, со сковородки, да еще потом ножиком соскрести со дна прижарку — кайф!

— Отцу только оставь!

— Конечно.

Я едва успел взять вилку, как на пороге возник отец, выглядевший уже вполне себе бодро… или хотевший таковым казаться.

— А что это вы тут делаете-то, а? Только задремал, а они уже тут картошку трескают!

Отец шутил, но глаза смотрели как-то виновато.

— И, главное, меня не зовут! А ну-ка, давайте вилку… Ох, вкусно как! О, огурчики.

Похрустев огурцом, отец искоса взглянул на маму:

— Под такую-то закуску и наливочки бы!

— Я вот те дам наливочки! — притворно рассердилась мама. — Кто тут недавно помирал? Ишь, ожил! Кстати, сейчас «Вокруг смеха» по первой. Пойду, телевизор включу.

На пару с отцом, мы молча уминали картошку и хрустели огурцами. Сколько себя помню, отец раньше со мной особо не откровенничал. Он либо молчал, либо наставлял назидательным тоном — «учил жизни». Особого-то контакта никогда и не было… а жаль.

Из большой комнаты донесся голос Александра Иванова, Сан-Саныча, ведущего «Вокруг смеха».

— Пап… — я прервал молчание. — Ты это… за меня-то не переживай, ладно? Журналист, это тоже профессия, и неплохая. И квартиры так же дают со временем. И в Париж в командировку! Вспомни старый фильм, так ведь назывался «Журналист».

— В Париж! Ну, сказанул… — отец похрустел огурцом. — А у технарей зато отсрочка от армии! А так, скоро уже и призыв.

— И что армия? Отслужу… Как там в песне? Через две, через две зимы-ы…

— Ох, Сашка… Увидишь ты еще жизнь. Ладно, давай самое вкусное, — взяв нож, родитель ухмыльнулся и провел в сковородке полосу, прямо по поджарке. — Твоя половина… Моя половина… Выскребывай!

«Успокоился… Слава Богу! Хотя, черт, упрямый», — подумал я, усердно отковыривая от сковородки