— Не обращай внимания. Он просто… он волнуется за тебя. Он хотел, как лучше. Ты пойми, для него радиотехника — это смысл всей жизни. Он не понимает твоего выбора.

— Я знаю, — тихо сказал я. — Но это мой выбор.

Я смотрел на газету, на своё имя, напечатанное неровным типографским шрифтом. Это была маленькая победа. Очень маленькая. Но моя.

За стеной включился телевизор. Бодрый голос диктора вещал об успехах в освоении космоса. Мой отец сбежал в мир, который он понимал. В мир схем, транзисторов и ясных, логичных законов физики.

А я остался на кухне, со странным осадком в душе, горьковатым, как остывший чай.

* * *

Утро. В квартире — тишина. Я проснулся рано, но не вставал, позволив себе немного понежится в мягкой постели. Прислушался к этой приятной тишине, какая бывает только в родном доме. И только когда из кухни раздалось аппетитное шкворчание встал.

Отец уже ушёл на завод — его чашка стояла в раковине невымытой, на блюдце — окурок папиросы «Беломор». Мать хлопотала на кухне, жарила яичницу, поглядывая на меня с тревожным одобрением.

— На работу сегодня? — спросила она, делая акцент на слове «работа» так, будто это было что-то сравнимое со спасением человечества или полетом в космос.

— Ага, — крикнул я из ванной.

Мать начала говорить, как сильно гордится мной, но из-за шума льющейся из крана воды я ее не слышал.

Мысль об отце не отпускала. Его упрямое нежелание принять мой выбор задевало. Что это? Простой отцовский контроль? Нет. Это страх. Страх человека, выбравшего однажды ясный, предсказуемый мир законов Ома и Кирхгофа, перед хаотичным, непредсказуемым миром слов, мнений и, что куда страшнее, правды. Он мог собрать приёмник из ничего, но разобрать ложь, скрытую между строк официальных отчетов, был не в состоянии.

Его мир рухнул, по крайней мере он так считал, когда я отказался пойти по его стопам. И вместо того чтобы распахнуть окно навстречу к новым горизонтам, отец пытался законопатить щели старыми, отсыревшими схемами. Причем не только себе, но и мне. Такая вот странная родительская забота.

Его любимый журнал «Техника молодёжи». Я вспомнил, как вчера вечером он склонился над ним с карандашом в руке, вдохновлённо разглядывая рисунки космических станций и подводных городов. Он читал о будущем, но не видел, что оно уже наступает, причём не в виде фантастических луноходов, а в виде тихой, неумолимой технической революции на его же собственном рабочем месте.

Скоро все эти его транзисторы и резисторы отживут свое. На смену им придут микросхемы, и все эти громоздкие конструкции, занимающие сейчас целые комнаты, через пару десятков лет будет умещаться в ладонь.

Появятся автоматы, роботы с точечной сваркой, печатные платы, которые не надо будет собирать вручную — все сделают роботы. Мастерство отца, его профессия, которую он год за годом отстраивал, как крепость, превратится в архаику, в музейный экспонат. А он, вместо того чтобы готовиться к этому будущему, пытается затащить в этот исчезающий мир меня.

Нет, я пас.

Я поел, собрался вышел на улицу.

Утро было ясным, прохладным. Воздух пах пылью и свежим хлебом из соседней пекарни. Я шёл в редакцию, и шаги мои отдавались в такт мыслям. Я понимал, что отец не сдался и просто так меня не отпустит. Он боится за меня, за моё будущее и всеми силами будет противиться моему, на его взгляд, легкомысленному порыву. Как бы ему объяснить, что бояться не нужно?

И вдруг я понял, что делать. Надо написать об этом. Не о его страхах, конечно. А о будущем. О том самом, о котором он с таким упоением читает в журнале, но не видит у себя под носом. Рассказать отцу о перспективах развития электроники, как все будет потом, совсем скоро. Ведь я-то это точно знаю. И все эти айфоны, электрокары, и, прости Господи, электросамокаты я видел собственными глазами!

А еще компьютеры, ноутбуки, беспроводная связь, интернет…

Я остановился посреди тротуара. Мимо проходили люди: женщина с полной авоськой бутылок с молоком, двое рабочих в спецовках, пионеры с портфелями. Их будни были насыщены и однообразны, с планами на выходные, копили на отпуск, на покупку нового телевизора или мебельной стенки. И никто из них не мог представить, что через десять лет эти авоськи заменят пластиковые пакеты, что спецовки на многих заводах будут не из хлопка, а из синтетики, что пионерские галстуки и вовсе исчезнут, а вместо портфелей будут универсальные ранцы, от которых можно будет заряжать сотовый телефон. Что телевизоры станут плоскими, а мебельные стенки — признаком дурного вкуса.

Они об этом не знают!

Но я — я знаю! Ведь я видел это будущее! Я жил там! Целую жизнь прожил…

Мир стоит на пороге перемен, которые перевернут сознание людей. И эти перемены не только про космос и подводные лодки. Они про быт. Про работу. Про жизнь каждого вот человека, проходящего сейчас мимо меня.

Я ускорил шаг и почти побежал в редакцию, обгоняя неторопливых прохожих. В голове уже наклёвывался заголовок, строились фразы, рождались аргументы. Вот о чем будет моя следующая статья!

* * *

В пустом кабинете пахло вчерашним табачным дымом и газетами. Людмила Ивановна была где-то на территории. Я сел за свой стол, отодвинул в сторону вчерашние гранки, взял чистый лист бумаги и, не раздумывая, вывел заголовок:

«Завтрашний день: каким он будет? Взгляд из сегодня»

А ниже, чуть меньшими буквами:

«Наш внештатный корреспондент Александр Воронцов размышляет о будущем, которое уже стучится в наши двери»

Пафосно, конечно, звучит, даже немного надменно, но редактуру оставим на потом. Сейчас главное записать мысли… Может, придать всему стиль сказки? Мол фантазии на заданную тему.

Я замер. Конечно, это была авантюра. Маловероятно, что в газете, где основными новостями были успехи в сельском хозяйстве, очерки о передовиках производства и подготовка к субботнику, будут публиковать материал о робототехнике, автоматизации и грядущей компьютерной революции. Меня могли в лучшем случае просто поднять на смех. А то и вовсе, обвинить в пропаганде буржуазных идей. Выгнать из журналистики с волчьим билетом. Да и вообще, никто не заказывал подобную статью…

Я положил карандаш на стол и посмотрел на написанные строки на пожелтевшей бумаге. Стоит ли тратить время на то, что, возможно, никогда не будет опубликовано? Но я вспомнил взгляд отца. Его страх будущего, основанный на уверенности в непоколебимости мира радиодеталей и паяльников. И ведь он не один такой.