— А-а… руссишь шпиёнен! — развалился Бромер в кресле. Теперь их было четверо. В дверях застыли полицаи.

— Вы есть русский разведка? — впервые подал голос штурмбанфюрер Голиц. — Мне доложить, что вы жевать и глотать какой-то бумаг. Документ.

Взгляд его был устремлен на майора. Владел он русским не хуже Бромера. Был статен, подтянут. На черном мундире СС — черепа эмблем дивизии «Мертвая голова».

— Отвечать, шнелле! Вы глотать секретный бумаг?

Мой старший товарищ был готов нести всякий бред. Морщась от боли, хитро прищурился:

— В сортир захотелось, вот и размял во рту.

Голиц, выкатил глаза. Русский юмор был ему непонятен.

— Как есть, размял?

— Бумага жесткая, а мой организм нежный. Требует мягкости.

— Вы… — взвился немец. — Вы… издеваться?

Пересек комнату, встал вплотную ко мне:

— А вы… кто есть вы? Почему не военный форма?

Я пожал плечами. Говорить запретил майор. Эсэсовцы могли профессионально выуживать информацию, придираясь к деталям. А я мог ляпнуть что-то невпопад.

— Он контуженный, герр офицер, — пришел на выручку друг. — Как выходили из окружения, его шарахнуло взрывом. Сам рассказать толком ничего не может. Прибился ко мне, вот и выходим вдвоем из окружения.

— Шпионен?

— Нет. Скорее, простой рабочий. Потерял в бомбежках семью. Тронулся маленько умом. Все больше молчит.

— Как же! Ври больше! — подал голос полицай у двери. — Тоже мне молчит… А кто меня продажным Иудой назвал?

— Так это он всех так называет. Не пришелся по вкусу? — значит, Иуда.

Потом стали задавать вопросы по существу. Офицеры потягивали венгерский токай, закусывали сардинами. Во дворе готовились к завтрашней облаве: прогревали грузовики, чистили оружие. Рота солдат, прибывшая с Голицем, разместилась в клубе отдыха. Заняла два ряда коек. Наступал вечер.

Следующий день было тихо. Еще день. Еще…

Казалось, деревня застыла в ожидании.

— Если вы есть шпион, ваш друзья непременно прийти спасать, — глаголил Бромер, вызывая нас на беседу. — Один день, два день, но попасть к нам в ловушка.

Кормили по разу на сутки. Выводили в туалет. Я видел на улицах посты. На пятый день терпение Голица кончилось. Наорав на Бромера, обвинил его в панике.

Слыша в предбаннике их перепалку, Павел Данилович переводил:

— Кричит, что напрасно привез сюда роту солдат. Если и завтра партизаны не появятся, то заберет свою роту назад. У него есть и другие деревни, где могут скрываться раненые командиры.

— А Бромер?

— А Бромер просит ещё дать один день. Непременно появятся.

После ругани, нас отвели в сарай.

— Как думаешь, — когда захлопнулась дверь, прошептал майор, — партизаны узнали?

— Пять дней прошло, — задумался я. — Если где-то в ближайших лесах они есть, то должны уже быть на подходе.

Наступила ночь шестого дня. Шестого дня нашего заточения.

А в это время…

* * *

Борька!

Не попал он в войска. Не увидел своего друга Лёшку.

— А ну его к бесу этот лазарет! — в сердцах выкрикивал он, когда шел на поправку. — Врачи вырезали половину жопы, но не буду я ведь здесь до конца войны?

И дал дёру. В прямом смысле, дал стрекача. Как только затянулась рана, не дожидаясь выписки, сразу подался в бега. Скинул пижаму. Раздобыл тулуп, валенки. Без документов, без оружия, влекомый только героическим долгом перед Родиной, устремился навстречу войскам.

— Наши подберут. А там и к своей части примкну, — заявил он соседям по палате.

И был таков.

Шел полями, снегами, сугробами. Приближался к фронту. Когда вдруг…

БА-АААММ! БА-АААММ! БА-АААММ!

Взрывы, разруха, бомбежки.

Немцы взяли в котел крупный участок. Борька оказался на оккупированной территории. Чем питался — не помнил. Как спал — не чувствовал. Пока не набрел на отряд партизан. Приняли достойно. Глянули на рану.

— Половину жопы оторвало, — хвастался он новым друзьям.

Потом были набеги. Пуск эшелонов под откос. Расправы с эсэсовцами. Борьку приметили, наградили. Он стал своим. Отряд разрастался. Примыкали новые бойцы, отставшие в окружении от своих частей. Борька стал командиром звена. Потом взвода.

И вот, в день, когда нас с майором держали в сарае, до него донесли весть мальчишки. Дескать, таком-то селе, под замком у немцев два русских. Один майор, второй гражданский. Описали внешность. Сначала Борьку заинтересовал майор. Потом вдруг…

СТОП!

— Какой, говорите, тот гражданский из себя?

Два пацана, хлебая горячий чай, описали незнакомца.

Борька — уже в звании командира взвода, поблескивая медалью «За отвагу» — невольно задумался. Что-то забытое шевельнулось в груди: по описаниям до того знакомое, что сразу всплыло в памяти — Саня! Очень похож на того забавного лишенца, которого они с Алексеем вытянули из воронки.

— Как, говорите, он выглядел? Тот, что не военный?

Пацаны, хрустя сухарями, в который раз описали незнакомца:

— Странный какой-то. Когда их проводили по селу, майор ничему не удивлялся, а тот…

— Что тот?

— Ну, это… — шмыгнул носом старший мальчишка. — Как бы… видел все вокруг первый раз. И форму немцев, и их оружие. Все примечал, ко всему присматривался. Крутил головой, всему удивлялся. Наверное, заметил, как и мы сбежали, направляясь к вам. — Снова шмыгнул, утирая нос. — Товарищ командир, а что будет с нашим селом? Там немцев много понаехало.

— А это ждут нас, — заключил Борька. — Для того и посадили пленников под замок, чтобы выманить партизан.

Стал размышлять. Вызвал помощника. В землянку ввалился, мокрый от снега, солдат.

— Вот что, Гриша! Дуй к командиру отряда. Скажи, я беру десять человек. Уйдем с этими пацанами в село.

— Куда?

— В жопу! — хохотнул Борька. — К немцам, конечно! Сдается мне, тут в ближнем селе попал в плен мой старый знакомый.

— Уверен?

— По описаниям пацанов, точно, что он! Проверить бы не мешало. Там рота карателей прибыла. Сколько? — обернулся к мальчишкам.

— Два грузовика. Человек сто! Хотят окружить лес.

— Ну, братец, на лес у них и дивизии не хватит. А вот выманить нас — это им под силу.

— И что? — спросил Григорий, тот, что с винтовкой. — Чего доложить командиру