— Вы теперь со мной, Павел Данилович?

Он нахмурился, размышляя. Проверил затвор пистолета.

— Выходит, что так. Если документы столь важны для наступления советских войск, то я теперь у тебя в качестве телохранителя.

Я от радости пожал руку. Бывалый солдат, да еще и надежный друг — что может быть лучше в условиях оккупированной территории? Кто я в этой войне? Одинокий тип из далекого будущего. Не приспособлен ни к боевым действиям, ни к пыткам. Клоп на подушке. Тыловая крыса. Сотрудник лаборатории грядущего двадцать первого века.

— Только знаешь что? — уточнил он. — Мне понадобится твоя помощь. На случай моего командования. Дескать, был у тебя в качестве охраны документов. Сможешь?

— Власик сможет. Скажет, кому надо.

— Вот и отлично! — передернул затвор. — Тогда что? Двинули? Вон к той одинокой избе. Собака там вроде не гавкает.

Перебежками, укрываясь в снегу, мы пересекли поле. Два раза скатывались в ложбины. Немного потеплело, и снег стал мягким. Предательская цепочка следов выдавала нас с головой, но преследователей пока не наблюдалось. От голода сводило желудок. Спасали глотки коньяка, которого становилось все меньше.

Добравшись до околицы, прислушались. Обвели взглядом заснеженные огороды, сараи, строения. Зимой село спит до семи утра. Сейчас было шесть. Где-то горланил петух. Брехала собака. В хлеву возилась домашняя живность. Значит, не все забрал немец. Это наводило на мысли, что в селе полицаи.

— Что дальше? — у меня сосало под ложечкой. Горячий чай с куском сухарей сейчас был райским видением.

— Заглянем в сарай. Если есть погреб — должна быть картошка. А если сарай утеплен, можем разжиться парой яиц.

— А хозяева?

— Зимой спят до утра. Пахотных работ нет. Покормить скотину, убрать во дворе — вот и вся забота.

— Полицаи?

— Если и есть, то не в этой избе. Немцы заставляют их вывешивать свои флаги со свастиками. Комендатура — флаг, поссовет — флаг, школа — флаг. А здесь обычная хата.

И только мы собрались пересечь скрытно двор, как из конуры выскочил громадный пес. Не наш. Не нашей породы. Восточноевропейская овчарка.

— Назад! — рванул меня майор. Я оступился. Потерял равновесие.

— ГРРР-ЫЫЫ… — зарычала собака. Зашлась неистовым лаем. В прихожей прошлепали ноги. Дверь распахнулась. Я еще заносил ногу для прыжка через плетень, а вслед мне уже раздался крик:

— Хальт! Партизане-еен!

БА-ААМ! — грохнуло выстрелом.

— Руссишь! Парти-и-зане-еен! — орал кто-то за спиной.

Просвистела пуля. Майор припал к земле. На крыльце прыгал офицер в подтяжках. Босые ноги выбивали дробь по мерзлому полу. Потому и промазал.

— Хальт! Хальт! — орал он.

Второй выстрел продырявил полушубок. Я замер.

— Ком хиер!

Выскочил другой офицер. Этот был уже в форме эсэсовца.

— Найн! — осадил он первого. И сразу по-русски:

— Нихт стрелять. Ком, — поманил к себе. — Идти сюда! Шнелле!

Скосив взгляд на майора, упавшего в снег, я сделал шаг. Павел Данилович тотчас выпрямился во весь рост, что-то отчаянно проглатывая, запихивая комки снега. Все лицо было измазано талой водой. Глотал судорожно. Давился. Тянуло на рвоту. В снегу догорали клочки бумаги. Когда начали стрелять, он разорвал пакет: скомкал, сколько смог, подпалил тремя спичками. Остальное засунул в рот. Сейчас лихорадочно жевал, выпучив глаза до слез.

— О! — навел пистолет второй офицер. — Два партизанен.

Адъютант в подтяжках спешил натянуть валенки. Из соседней пристройки на шум выбежали два автоматчика. Пес заливался лаем. Мы были пойманы. Стояли, глотали: я — душившие слезы, Павел Данилович — клочки размякшей бумаги.

Делать нечего. Мой преданный спутник решил испить чашу до дна вместе со мной. Документы исчезли в желудке.

— Мы не партизаны! — гордо вскинул голову Гранин. — Я из регулярных частей Красной армии. А он гражданский.

— Гра… жданских? — исковеркал слово немец. — Кто есть? Куда?

— Пробирались к своим. Выходим из окружения.

— Нихт, к своим. Нихт окружений! — офицер озяб, махнув адъютанту. — Мы есть прочесать территорий. А твой и тот — сюда, в дом.

Автоматчики высыпали из соседнего строения. Оказывается, здесь располагался целый гарнизон! А флага со свастикой, как говорил Павел Данилович, не было. Отсутствовал. Точнее, он висел с другой стоны избы — мы попросту его не заметили. Не зная села, сунулись в самое логово нацистов. Справа, как оказалось позднее, к избе примыкали пристройки. Одна была в качестве общежития для гарнизона; вторая — и штабом и комендатурой. По ту сторону двора стояли под брезентом машины. Шесть мотоциклов с колясками стыли на утреннем морозе. Всего этого мы не приметили. Вот и оказались там, где меньше всего хотелось.

Взвод солдат рассыпался по полю. Пошел по нашим следам.

— Ком, — пригласил офицер в хату. — Вас обыскать!

Подскочили два полицая с повязками. Эти были уже русскими. Сразу сорвали петлицы майора. Кинули на стол начальнику. Минуя предбанник, мы вошли в его комнату. Бравые вояки переоборудовали ее в кабинет. На столе телефон. Папки бумаг. В углу торшер. Граммофон. Кушетка. За печью — лежанка для помощника. Лавки, бревенчатые стены. Комод, старый сервант. Одежда, обувь, лыжи. Всё.

Один полицай осклабился:

— Давно у нас таких птичек не было. Комиссар, небось?

— В зубы тебе комиссара, — процедил мой сосед.

Меня обыскали. У майора извлекли пистолет. Эсэсовец хмуро кивнул.

— С какой цель идти сюда? Кто есть? Назовись!

Павел Данилович назвался. Я вторил ему каждым словом, впервые попав в руки карателям. Если служба СС — значит, каратели. Так я читал в интернете.

— Кто старший командир? Где есть часть?

Майор лгал напропалую. Назвал номер несуществующего соединения. Брехал с три короба о якобы нашем отступлении. Как оказались здесь — выходили к своим. Заблудились. Голод погнал в деревню. Наткнулись на сарай. А там — немецкая овчарка.

— Май гу-ут. Друг. Франк!

— Собаку так зовут. Франк, — перевел второй полицай, ощупывая мою одежду. Документов теперь не было, я немного осмелел:

— И за сколько ж ты Родину продал, Иуда?

ВЖЖА-ААХХ!

Удар в челюсть был настолько сильным, что меня откинуло назад. Потолок оказался внизу, пол вверху. Сглотнул кровью. Зашатался зуб.

— Найн! — оборвал второй удар эсэсовец. — Не бить! Отойти!

Он уселся за стол. Я встал, пошатываясь, напротив. Мой старший друг смотрел на меня озабоченным взглядом.

— Влипли, Саша. Влипли по самые помидоры.

Тем временем