Эта грызня, он чувствовал, до добра не доведет. Слишком много распрей внутри, слишком много непонятного. Все держалось только на его авторитете и на одном важном и страшном для слуха русского человека Смутного времени слове — татары.

А оказалось — не они. Не степняки шли на них, а такие же люди русские.

Стража ввела Волкова. Тот замер, взгляд на всех бросил, глаза опустил, в пол смотрел.

— Ты… — Прошипел воевода. — Как ты…

— Хочешь, голову руби, воевода. — Вскинулся Иван, уставился на своего бывшего атамана, а нынче чина более высокого. С юности они друг друга знали, в походы вместе хаживали. Лет пятнадцать, как служили. Друг за друга держались.

Повторил с надрывом:

— Хочешь, собрат, голову руби. Но я с тяжелыми вестями, взят Елец.

— Как⁈

— Не ведаю. Сам не пойму. — Его начало слегка трясти от нервного напряжения. Все же за последние сутки он натерпелся много. Истощение сказывалось.

— Колдовство! — Вскочил воевода, руку в рукоять сабли упер.

— Не сожжен, не бит. Ворота открылись… А еще… Ус, гад, предал нас.

— Ус… — Прошипел воевода, вздохнул. Сел обратно.

Мысли танцевали в голове.

Не стоило этого старого лиса оставлять там одного. Давно воду мутил — черт болезный. Надо было либо подговорить кого, чтобы дух из него выбили и стариковские кости помяли или с собой брать. Не зря говорят — держи друга близко, а врага еще ближе. Собака! Пес! Убью!

Пока в душе воеводы бушевали эмоции, сдавший город Иван Волков заговорил:

— Меня к тебе, воевода, с письмом этот черт прислал. Требовал передать.

— Что? — Слепая ярость вновь накатилась на казака.

— Вот. — Иван достал свиток. — При мне писано.

— Давай сюда.

Принял, развернул, уставился.

Грамоте они вместе, вдвоем учились у дьячка одного, чем и гордились. Далеко не все среди казаков читать и писать умели. А они вот, образование имели какое-то. Вот и поднялись. Атаман, ставший воеводой, и правая рука его, есаул — в атаманы выведенный.

А теперь все шло прахом.

Куда ушла удача казацкая, куда подевалась?

Пробежался Белов глазами, и злость заполнила его от кончиков волос до самых пяток.

— Гад! Падаль! Тварь эдакая! — Заорал он громко и шарахнул кулаком по столу. Швырнул бумагу.

— Что там, воевода? — Задал вопрос один из сотников.

Надо отвечать им, говорить что-то. Они же все вот-вот переметнутся твари такие. Предатели. Все! Кто-то из них про Уса же знал, с ним дела имел. Этот вон сидит, в стол смотрит, глаза не поднимает.

Тварь. Сейчас сотню свою поднимет и уведет!

Стой! Охолонись Семен.

— Писано в бумаге. — Попытался сделать голос более спокойным Белов и проговорил. — Что Царь Игорь Васильевич Данилов желает видеть нас в Ельце к вечеру и вместе с ним на Москву идти. Подпись и…

Он запнулся. Сразу он и не понял, что там была за печать. Вернул себе бумагу, уставился на нее. Нет, быть не может.

— Печать царская, собратья. — Проговорил он тихо. — Единорог.

Двое сотников, что постарше были и еще при Иване Великом службу несли переглянулись, перекрестились.

— Так это, воевода. А татары то где? За рекой кто? — Спросил один из них.