По приговору суда, из Франции были изгнаны родители убийцы (их дом был снесен); им запрещено было под страхом смертной казни возвращаться во Францию. А всем прочим его родственникам (братьям, сестрам, теткам и потомкам) запретили на веки вечные носить фамилию Равальяк. Неужели такое произойдет и с моими родственниками?

Парочка, заявившаяся ко мне, судя по их фамилиям, была родом то ли из Англии, то ли из Шотландии. На секунду я решил, что это те люди, от которых Брольи получил английские монеты. Я не знаю, кто их ему дал, но это были новенькие гинеи. Именно этими гинеями я заплатил моим соотечественникам, устроившим это, увы, неудачное покушение. Но это было бы очень вряд ли, подумал я; ни им нет смысла себя афишировать, ни Брольи светить свои связи с этими людьми.

Следовательно… То ли новый король якшается с англичанами, что было бы весьма маловероятно, либо… Неужто это – люди из русской делегации? Скорее всего, они англичане, возможно, колониалы? Тогда понятно, почему этот Фрейзер – метис. Наверное, он белый с изрядной долей индейских кровей.

– Итак, пане Коморовский, – сказал тот, первый, назвавшийся Робинсоном. – Я ознакомился с протоколами ваших допросов. И у меня сложилось впечатление, что вы озвучили лишь то, что от вас требовали. Именно поэтому мы и попросили возможность поговорить с вами лично.

– А какой мне в этом интерес? – горько усмехнулся я.

– Понятно, какой, – покачал головой Робинсон. – Именно тогда вас не будут больше пытать, а также казнят так, как полагается дворянину. Согласитесь, что удар меча гораздо менее мучителен, чем четвертование. Мне известно, что вам это уже обещали. Но они не знали, что вы не были с ними откровенны.

– Они считают иначе, – спокойно ответил я.

– Считали, вы хотите сказать, – усмехнулся тот. – Смею надеяться, что наше слово чего-нибудь да значит для здешних властей. Особенно после того, как именно мы не дали вам совершить столь тяжкий грех, как регицид[26].

«Так все-таки это русские», – подумал я. Но почему они прибыли во Францию с вероломного Альбиона или из его колоний? Я наконец-то сообразил, что именно они помешали нам у Креси-Куве убить короля.

Помнится, в начале марта меня навестил Игнаций Карашевич, которого я знал еще по Варшаве. Вряд ли кто-нибудь что-нибудь заподозрил – все решили, что ко мне приехал старый друг. Мало кто знал, что Карашевич – человек Брольи, и что прибыл он для того, чтобы передать мне его инструкции.

К наследнику престола меня некогда отправил его дед, герцог Лотарингии Станислав, но моим негласным начальником должен был стать герцог Конти, а непосредственным – Брольи. Вообще-то я уже привык к неспешной жизни при дворе дофина и не горел желанием делать то, что моя совесть, пусть загнанная где-то в угол моего сознания, считала подлостью, несовместимой не только с дворянской честью, но и с истинной католической верой.

Я попытался было спорить с Карашевичем, но тот мне дал понять, что сделано это будет со мной или без меня, зато все тогда узнают, что я – не более чем gonfleur[27]. И что я окончу свои дни с позором либо в Бастилии, либо на плахе, а то и на виселице. А если я сделаю то, что от меня требуется, меня щедро наградят. Как именно, впрочем, он так мне тогда и не сказал.

Вообще-то моей первоначальной задачей было убийство членов русской делегации, прибывшей из Нового Света. Мои люди попытались их отравить, но, как оказалось, безуспешно. А потом мне было сказано, чтобы я русских оставил пока в покое – для меня у них нашлись цели поважнее. Сначала король, а теперь и дофин.

Я задумался – что-то надо было им подкинуть, но не все же? Тут я взглянул в глаза того, второго, которого я про себя называл «мавпой», и понял – эти поймут, если я совру или не расскажу всей правды. Конечно, смерть на виселице будет позорной, но ее я как-нибудь переживу, простите уж за каламбур. Зато я все еще помнил раскаленные, пышущие жаром щипцы, приближавшиеся к моим гениталиям, и понял, что не хочу подобного развития событий.

– То, что я рассказал ранее, имело некоторое отношение к действительности. Я и правда являюсь польским патриотом. Я и на самом деле был оскорблен до глубины души, когда я понял, что новый король не только не собирается вступаться за Польшу, родину его матери, и за своего деда короля Станислава – для меня он все еще был королем – но и собирается оставить русским земли, захваченные ими в Новом Свете.

По тому, как мои собеседники посмотрели друг на друга, я понял, что попал в точку насчет того, откуда они сюда приехали. Но, чуть подумав, решил, что хуже Польше все равно не будет. И продолжил:

– Инициатором обеих акций был де Брольи…

– Позвольте, но ведь он вроде как французский посол в Польше.

– Некто Игнаций Карашевич прибыл сюда в марте и привез инструкции от де Брольи. Подозреваю, что сам де Брольи в это время находился либо в Лотарингии, либо в близлежащих к ней землях Священной Римской империи. Убийством короля занимался не я, мне было поначалу поручено… скажем так, устранение вашей делегации. И я даже послал людей, которые пробовали вас отравить.

– Было такое, – усмехнулся Робинсон. – Но почему вы больше не делали попыток нас убить?

– Мне был дан новый приказ – вас пока не трогать, но проследить, куда вы направляетесь. И когда я доложил, что вы будете в Версале через два дня, произошел тот самый несчастный случай с его величеством. А мне было поручено подготовить засаду, как на вас, так и на дофина. И когда дофин – точнее, уже король – отказался отменять родительский указ о признании договора с Русской Америкой, я приступил к организации покушения на нового короля. Мы собирались это обставить так, что убийство – якобы ваших рук дело. Но получилось то, что получилось…

– Хорошо. Вы сейчас напишете чистосердечное признание в двух экземплярах. Напишете все, начиная с того, что именно вас заслали к дофину, и до последних событий. Если мы решим, что вы ничего существенного не утаили, вас не будут пытать и казнят так, как приличествует дворянину. Мы свое слово держим.

– Согласен, – уныло кивнул я.

Мои гости оставили меня в кабинете, а вскоре мне туда принесли бумагу, чернильницу, песок и набор гусиных