Когда отводной канал был готов, мы с Игнатом вдвоем установили шлюз. Я долго возился, подкладывая под него плоские камни, вымеряя угол наклона. Слишком круто — вода смоет все, включая золото. Слишком полого — порода забьет порожки, и промывки не будет. Я действовал по наитию, по памяти, вспоминая картинки из документальных фильмов и статей в интернете, которые читал когда-то от скуки. Сейчас эта бесполезная информация из прошлой жизни была дороже всех сокровищ мира.

— Готово, — выдохнул я, выпрямляясь. — Зови всех сюда. Представление начинается.

Через пару минут вся наша маленькая артель стояла на берегу. Семён, Тимоха и Петруха смотрели на деревянную колоду с откровенным недоверием. Елизар с сыном — со сдержанным любопытством. Даже его жена и внучка подошли поближе, чтобы посмотреть на диковинку.

— Значит, так, — начал я громко, чтобы слышали все. — С сегодняшнего дня мы работаем по-новому. Никакой каторги от зари до зари, пока с ног не свалишься. Работать будем посменно. Два часа работаешь — полчаса отдыхаешь.

Мужики недоуменно переглянулись. Такого они еще не слышали. Работать — значило работать, пока солнце не сядет. Отдыхать — значило спать.

— Это еще зачем, Петрович? — не выдержал Петруха. — Чтобы время зря терять?

— Чтобы силы зря не терять, Петруха, — ответил я терпеливо. — Уставший человек делает вдвое меньше, а ошибок — втрое больше. А нам нужны свежие руки и ясные головы. Первая смена — Семён и Тимоха. Ваша задача — таскать породу. Вон с того отвала, — я указал на груду камней и песка, оставленную артелью Прохора. — Носите сюда и складывайте вот здесь, у начала шлюза. Вторая смена — Петруха и ты, — я посмотрел на молодого сына Елизара, — будете засыпать породу в шлюз. Но не валом, а понемногу, равномерно. Я покажу как. Игнат, ты со мной. Мы отвечаем за машину. Степан, ты — хронометр. Следишь за временем. Как два часа прошло — объявляешь смену. Все понятно?

Они молчали, ошарашенные. Система была настолько непривычной, что ломала все их представления о работе. Но возражать никто не посмел.

— Тогда за дело! — скомандовал я. — Игнат, ломай запруду!

Игнат одним мощным ударом кирки выбил ключевой камень. Вода хлынула из запруды и, повинуясь новому руслу, устремилась в наш отводной канал. Она быстро ворвалась в деревянный желоб, ударилась о первый порожек, вспенилась и побежала дальше, выливаясь с другого конца уже в основное русло ручья.

Я стоял по колено в ледяной воде, регулируя поток, подправляя камни. Сердце колотилось где-то в горле. Все работало. Пока работало.

— Породу! — крикнул я Петрухе.

Он с сомнением зачерпнул лопатой серой, каменистой земли и высыпал ее в начало желоба. Поток воды тут же подхватил ее. Легкий песок и мелкая галька пронеслись по всей длине и вылетели с другого конца, окрасив воду в ручье в мутно-серый цвет. Камни покрупнее застревали у порожков, перекатывались и медленно сползали вниз под напором воды.

— Еще! — командовал я. — Равномернее!

Работа пошла. Семён и Тимоха, кряхтя, таскали породу в старых плетеных корзинах. Петруха с сыном Елизара методично загружали ее в шлюз. Я и Игнат стояли у «машины», как жрецы у алтаря. Я следил за потоком, он длинным шестом разгребал заторы из крупных камней. Степан сидел на берегу на большом валуне, как судья, и сосредоточенно смотрел на солнце, отмеряя время.

Час сменялся часом. Система работала. Никто не надрывался. Смена, отработав свои два часа, уходила к костру, пила горячий отвар, отдыхала, а затем с новыми силами возвращалась на свой участок. Не было ни криков, ни ругани, ни понуканий. Только мерный шум воды, скрежет камней и стук лопат. Это было так не похоже на адский гвалт прииска в поселении, что казалось, мы находимся в другом мире.

— Петрович, а толк-то будет? — спросил меня Семён во время своего перерыва, с сомнением глядя на мутный поток, вытекающий из шлюза. — Вода-то пустая уходит. Все добро, поди, с собой уносит.

— Наше добро от нас не уйдет, Семён, — ответил я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно, хотя у самого внутри все сжималось от напряжения. — Оно в ловушке.

К вечеру, когда солнце начало клониться к лесу, мы переработали огромную кучу породы. Я посмотрел на измотанные, но не измученные лица своих людей и понял — пора.

— Стоп работа! — скомандовал я. — Игнат, перекрывай воду!

Игнат, не дожидаясь повторного приказа, вонзил кирку в основание нашей импровизированной плотины. Раздался глухой треск, и ключевой камень, поддавшись, вывалился из кладки. Поток, до этого послушно бежавший по отводному каналу, дрогнул, замедлился. Вода в шлюзе начала стремительно убывать, обнажая мокрое, блестящее дно, усеянное застрявшими камнями и темным, тяжелым песком. За спиной повисла тишина. Не просто отсутствие звука, а плотная, осязаемая тишина ожидания. Семён, Тимоха, Петруха, Елизар с сыном — все стояли на берегу, боясь подойти ближе, и их взгляды были прикованы к нашему странному деревянному корыту.

— Ну что, глядите, — сказал я нарочито спокойно, хотя у самого сердце стучало о ребра, как пойманная птица.

Я шагнул к опустевшему шлюзу. Ледяная вода все еще хлюпала под сапогами. Я присел на корточки и осторожно, двумя руками, снял первую поперечную планку — наш первый порожек. За ней, в образовавшемся пазу, лежала плотная, утрамбованная водой масса.

— Что это, Петрович? Грязь одна, — с горьким разочарованием в голосе протянул Петруха. Он был самым нетерпеливым и самым скептичным из всех.

— Не торопись, Петруха, — ответил я, не оборачиваясь. — Не все то грязь, что черное.

Я зачерпнул горсть этой «грязи» на ладонь. Это был тяжелый, почти черный песок с синеватым металлическим отливом. Магнетит. Верный спутник россыпного золота. Я поднес ладонь к их глазам.

— Видите?

Сначала они видели лишь мокрую черную массу. Но потом солнечный луч, пробившийся сквозь сосновые лапы, скользнул по моей ладони, и в черном песке что-то вспыхнуло. Одна, другая, третья крошечная искра. Желтые, наглые, без сомнения настоящие.

— Золотинки… — выдохнул Семён, неверяще подавшись вперед. — Батюшки, да тут их…

— Это крупняк, — прервал я его, высыпая песок в специально принесенный деревянный таз. — То, что и дурак с лотком намоет. Самое ценное не здесь.

Я снял вторую планку, третью. За