Я нашел две молодые, прямые сосны, толщиной в мою ногу.

— Вали, — скомандовал я Игнату. — Нужны два бревна, длиной шагов в пять.

Пока он работал топором, с каждым могучим ударом посылая в воздух фонтан щепок, я подготавливал остальное. Нашел несколько крепких жердей, обтесал их ножом. Работа шла быстро. Мы понимали друг друга без слов. Он был силой, я — мыслью. Вместе мы были эффективным механизмом.

Через час перед нами лежали два длинных бревна. Я заставил Игната обтесать их с одной стороны, сделав плоскими, а затем, используя толстые ветки как клинья, мы раскололи их вдоль. Получились четыре грубые, но прочные доски.

— Теперь складывай, — сказал я.

Мы соединили их, получив длинный, узкий и глубокий деревянный желоб. Игнат смотрел на эту конструкцию, и на его лице было написано полное непонимание.

— Корыто? — спросил он, вытирая пот со лба. — Мы строим корыто для стирки?

— Почти, — я не стал спорить. — Теперь нужны перегородки.

Я нарезал из жердей несколько коротких планок и показал, как их крепить поперек дна желоба, на расстоянии примерно в пол-локтя друг от друга.

Когда работа была закончена, перед нами лежало странное сооружение. Длинный деревянный ящик с порожками на дне.

— Это и есть твое оружие? — в голосе Игната звучало откровенное разочарование. — Похоже на кормушку для скота.

— Это шлюз, — поправил я его. — Промывочный шлюз. Сюда, — я указал на один конец, — подается вода с породой. Вода несет песок и легкую гальку дальше, а тяжелые частицы, золота, оседают перед этими планками. Это в разы быстрее и эффективнее, чем лоток.

Игнат нахмурился, в его глазах появился аналитический блеск. Он присел на корточки, провел рукой по шершавому дну, потрогал порожки.

— То есть, золото тяжелее камней и остается здесь? — он смотрел на меня, как ученик на учителя.

— Верно. Но это только половина секрета. Так делают многие. Но они теряют самое ценное. Мелкую золотую пыль. Она слишком легкая, и поток воды уносит ее вместе с песком. А мы ее поймаем.

Я полез за пазуху и достал свой главный козырь. Кусок грубого, толстого сукна, который я взял у хозяина постоялого двора за медяк, якобы для починки тулупа.

Я развернул его и аккуратно уложил на дно нашего шлюза, под порожки, прижав его края мелкими деревянными клиньями.

— Вот, — сказал я. — Вот наше настоящее оружие.

Игнат уставился на сукно. Он смотрел на него долго, не моргая. Кажется, его мозг, привыкший к простой и понятной логике боя, пытался обработать эту новую информацию.

— Ткань? — прошептал он. — Зачем здесь ткань? Она же намокнет и сгниет.

— Она намокнет и станет ловушкой, — я присел рядом с ним. — Смотри. Золотая пыль, которую не удержат порожки, будет катиться по дну. Но она зацепится за ворс этой ткани. Она завязнет в нем, как муха в паутине. А легкий песок проскочит дальше. В конце дня мы снимем эту ткань, отнесем в лагерь и аккуратно вымоем в бочке с чистой водой. И все золото, до последней пылинки, будет нашим.

Я замолчал, давая ему осознать.

Тишина была почти оглушительной. Игнат перевел взгляд с сукна на мое лицо. Он смотрел на меня так, будто видел впервые. В его глазах больше не было ни удивления, ни сомнения. Там было нечто иное. Смесь благоговения и легкого страха. Того самого страха, который испытывает дикарь, впервые увидевший ружье. Он понял, что имеет дело не с магией, а с чем-то куда более могущественным — с чистым, холодным знанием, которое было ему недоступно.

— Ты… — начал он и осекся. Он искал слова, но не находил их. — Откуда ты это знаешь, Андрей Петрович? Ни один купец, ни один рудознатец на всем Урале такого не ведает. Это… так никто же не делает.

— Я же говорил, отец мой много с кем дела имел, — повторил я свою заготовленную легенду, но голос мой звучал неубедительно даже для меня самого.

Игнат медленно покачал головой.

— Нет, — сказал он тихо, но твердо. — Не ври мне, командир. Я видел людей, которые много знают. Они гордятся этим, хвастаются. А ты… ты будто не знаешь, а просто помнишь. Как будто это для тебя так же естественно, как дышать.

Он встал, отряхнул колени.

— Я не буду спрашивать, кто ты. Не мое это дело. Но теперь я понимаю. Понимаю, зачем был нужен чистый лагерь, кипяток и отхожее место. Ты воюешь не так, как все. Ты бьешь туда, куда никто даже не смотрит.

Он посмотрел на шлюз, потом снова на меня.

— Когда мы его установим?

— Завтра, — ответил я. — Установим на ручье. И тогда все увидят.

Он кивнул, и в этом простом кивке было больше, чем в сотне клятв. Он больше не был просто моим союзником. Он стал моим последователем. Первым человеком в этом мире, который понял, что я не просто умный купец. Я — кто-то совершенно иной. И это понимание связывало нас крепче любой присяги.

Глава 9

Мы вернулись в лагерь, и я чувствовал на себе взгляды. Семён, Тимоха и Петруха, закончившие расчистку тропы, сидели у костра, с сомнением поглядывая на наш странный деревянный желоб. Они ждали от нас золота, а мы притащили из лесу то ли кормушку для скота, то ли заготовку для гроба. Разочарование витало в воздухе, густое и кислое.

— Завтра, — коротко бросил я, не вдаваясь в объяснения, и велел Игнату убрать шлюз под навес, подальше от любопытных глаз. — Завтра все увидите.

Спасение пришло в лице Елизара. Они с сыном появились из леса так же беззвучно, как и ушли, но теперь на его плече висела связка из пяти упитанных куропаток, а в руках сына была бечева, на которую была нанизана крупная рыба.

— Уха будет, — пробасил он, и это простое слово прозвучало музыкой.

Его жена тут же принялась за дело. Мелкая внучка стала чистить рыбу, пока та перебирала какие-то коренья. Вскоре над лагерем поплыл густой, сводящий с ума запах наваристой ухи. Мужики, забыв про свои сомнения, сгрудились у котла. Этот ужин был не просто едой. Это был первый плод нашего нового