В углу кабинета бормотало радио – передавали новости, – и в какой-то момент стали говорить о главном: американцы готовились стартовать на Луну. Розалия Самуиловна поймала себя на том, что ей жалко эту американскую троицу хороших, славных, наверное, парней. Одна среди немногих людей на Земле, она понимала, что они никуда не полетят, а, скорее всего, погибнут на старте.
В остальном сегодня всё шло как обычно: она прошла по коридору, зажурчала водой в туалете и вернулась к двери, отряхивая мокрые руки.
Мимо неё по коридору, раскачиваясь на деревянных протезах, шагал техник Фадеев. Фадеев тоже был немолод, но никаких чинов и званий не имел, а имел звание бога экспериментальных моделей.
Розалию Самуиловну он укорял за дурной характер, ведь если бы не характер, то Розалия Самуиловна, поди, заведовала бы не сектором, а институтом и не каталась бы в электричках, а ездила в персональной машине Горьковского автозавода.
Технику Фадееву было хорошо: он уезжал домой на «москвиче» с ручным управлением.
Жёлтому «москвичу» многие завидовали, несмотря на то что Фадеев получил его только потому, что у него не было ног. В сорок втором подорвал себя вместе со своей «катюшей». Взрыв подбросил Фадеева вверх, и он целую ночь, умирая, провисел на макушке огромной сосны, пока немцы бродили внизу.
Он умирал долго и мучительно, но так и не умер. Теперь, уже двадцать с лишком лет, он собирал слаботочное и высокоточное, и не было ему равных в ручной экспериментальной работе. Бояться ему было нечего – и действительно, он единственный не боялся Розалии Самуиловны, которой боялись все – от солдата внутренних войск у ворот до покойного главного конструктора.
Один из молодых инженеров сочинил про неё стишки для стенгазеты ко Дню космонавтики:
Там предлагалось —
От канцелярщины и спячки
Чтоб оградить себя вполне,
Портрет завсектора, товарищ,
Повесь скорее на стене!
Художник, оформлявший стенгазету, так выразительно посмотрел на молодого инженера, что он сам скомкал листок с эпиграммой и разве что не съел его.
Иногда Фадееву казалось, что Розалия Самуиловна хранит какую-то тайну и эта тайна позволила ей пройти между опасностями её века, как одному наркому между струями дождя. Но эту мысль он от себя гнал: тогда бы она не завалила лунную программу, а лунная программа была завалена – это факт.
Фадеев тоже следил за тем, как американцы рвутся к ноздреватому спутнику, висящему в холодном небе, как фонарь, и думал, что сейчас он поговорит об этом.
Но Розалия Самуиловна была грустна и неразговорчива – она вошла в комнату и аккуратно закрыла дверь перед его носом.
И в это время грянул телефонный звонок.
Фадеева как ветром сдуло от двери, потому что он понял, что так звонит только один аппарат – матовый телефон с диском, на котором не было цифр. На этом диске был только маленький цветной герб Советского Союза. Таких телефонов в институте было всего два: в кабинете главного и отчего-то – в комнате Розалии Самуиловны.
Она между тем сняла трубку, и с каждым словом, что било в мембрану, грусть на её лице сменялась озабоченностью.
– Ты что, не поняла? Они действительно хотят лететь.
– Куда?
– Известно куда – до конца, по-настоящему… А всё началось с Кеннеди. Мы поздно убрали Кеннеди – вот в чём дело. Мы опоздали, и всё пошло к чёрту.
– Да, Кеннеди много напортил. Но я думала, что мы договорились.
– Мы тоже думали.
– Завтра Луны не станет. То есть все узнают…
Розалия Самуиловна и так, впрочем, давным-давно знала, что никакой Луны нет. Её очень давно не было – а был лишь оптический обман, фикция. Настоящая Луна в незапамятные времена рухнула на Землю и, вырыв гигантский кратер, сгубила в пыльном катаклизме всех динозавров.
С тех пор вокруг планеты вращался белый диск – глаза и уши дозорной цивилизации.
Во славу ночного светила сочинялись стихи и музыка, а оно исправно ловило все эти звуки, чтобы передать их куда-то наверх, дальше. Человечество жило в своём медленно меняющемся мире, а фальшивая Луна, инопланетный ретранслятор, крутилась бессмертным стражем рядом. Точно так же наблюдал монитор, сделанный людьми, за собаками.
Теми собаками, которых Розалия Самуиловна запускала в космическую пустоту сперва безо всякой надежды на возвращение, потом с некоторой надеждой, а потом и вовсе с некоторой долей уверенности. А теперь подопытное население планеты было готово выйти из-под контроля и, возможно, прийти в безумие, как те дворняжки, что бесновались в космических капсулах, предчувствуя гибель.
Один раз история с Луной чуть не раскрылась: с гигантской антенны оторвался гиродин, корректирующий её орбиту. Он упал, выкрошив сотни километров тунгусской тайги, и группа дозорной цивилизации потратила два долгих года, чтобы вывезти все, даже самые крохотные обломки.
Тогда же чужая раса и пошла на контакт. Тогда-то и появились посвящённые. Посвящённых было немного, всего двенадцать человек, и среди них – несгибаемый революционер, бескомпромиссный партиец Розалия Самуиловна. Об этом не знал даже её муж, погибший в тридцать третьем году в Нахабине при испытании точно такой же ракеты, что теперь стояла у неё в кабинете.
Другого, может быть, и раздражало бы напоминание о ракете-убийце, но только не её.
Это был просто выхолощенный кусок железа, пустая труба. А лицо мужа она давно забыла.
Когда часть посвящённых после войны перебралась из Германии за океан, все двенадцать договорились, что они займут ключевые посты в ракетной индустрии великих держав.
Изнутри было легче держать отрасль под контролем.
Но и тогда не обошлось без накладок – пришлось уничтожить несколько советских межпланетных станций и изрядно притормозить американскую программу освоения космоса.
Прежний Генеральный секретарь, отправившись в Америку, вдруг раздухарился и, как это с ним иногда бывало, прямо посреди кукурузного поля предложил американцам лететь к Луне вместе – на соединённых кораблях «Восход» и «Аполлон».
Генерального секретаря тут же убрали, поместив за дачный забор – вскапывать грядки и растить подмосковную кукурузу.
Но было поздно. Опасность не исчезла, американцы, воодушевлённые Кеннеди, требовали космического реванша, и сдерживать их получалось с трудом.
Она вдруг вспомнила, на кого был похож Кеннеди. Похож он был на того штабс-капитана, которого она собственноручно расстреляла в Ялте. Точно такой же гладкий и сытый. Но воспоминание об этом всеми забытом белогвардейце быстро покинуло её память – будто тело булькнуло в холодную воду Чёрного моря.
Меж тем посвящённые понимали, что может произойти – не то что при попытке посадки на Луну, а даже при её фотографировании в непривычных ракурсах. Всем станет очевидно, что самый большой спутник – искусственный. И более того, что он представляет из себя не шар, а гигантский плоский щит-антенну надзорной цивилизации. Именно поэтому никто не видел оборотной стороны Луны.
Десять лет подряд державы обгоняли друг друга в космической гонке, отставали, вкладывали миллиарды в новые технологии, но миллиарды землян каждую ночь наблюдали Луну на небосводе и не догадывались об обмане.
Усилиями немногих посвящённых равновесие сохранялось.
Иногда Розалия Самуиловна представляла себе, что произойдёт, если вдруг Луна сложится, свернётся и улетит перелётной птицей в иные края. Ей представлялся ужас африканских племён, и ужасу этому она сочувствовала. Европейцы были циники, их Розалии Самуиловне жалко не было, но она представляла масштаб паники, когда просвещённые люди, век за веком проводившие в спорах о религии и устройстве мира, поймут, что за ними давно наблюдает огромный чужой глаз – точь-в-точь как за подопытными собаками. Но и исчезновение этого глаза было гибельно – как если бы подопытные собаки пустились в самостоятельное космическое путешествие.
Розалии Самуиловне никогда не приходило в голову, зачем другой цивилизации этот эксперимент. Она просто поверила в его необходимость, как поверила когда-то в необходимость революции, а потом поверила в необходимость уничтожения расплодившихся врагов, она верила в это свято, и вера замещала счастье, славу, семью и любовь.
До недавнего времени всё шло своим ходом, и посвящённые обдумывали, как спустить это дело на тормозах, – Луна была никому не нужна, и несколько десятков килограмм лунного или как бы лунного грунта ничего в жизни
