— Пани просила… — Он нервно начал, сбился, продолжил. — Просила поскорее увидеть вас. Того, кто освободил нас. Снял со всех заклятие этого проклятого колдуна.

Я не сдержался, поморщился.

— Колдуна? — Процедил сквозь зубы, зло уставившись на Трубецкого.

Князю было явно нелегко говорить. Он, насколько видел по мимике и жестам, по языку тела — все понимал. Весь идиотизм ситуации. Но по-иному почему-то не мог. В чем проблема? Страх признаться, что служил марионетке? Или что с того. Смута. Многие вещи творятся потому что так выгодно и нужно.

Не поймут тебя твои же люди?

Так они такие же. По факту подчинялись черт разберет кому. Некоему хрену с непонятного бугорка, вытащенному то ли ляхами, то ли самими северцами — раз он попович, Матвей сын Веревкин из Северской стороны.

Эти игры все понимали, но смысл какой-то сакральный в них был.

Свалить ответственность за свои крамольные решения на колдовство, обман и прочие около мистические моменты.

Околдовали? И ее, что ли, тоже? Так что угодно отмазать можно! Заговор наложили — человека убил, чары проговорили — под другого легла, мужем признала, да еще и не просто так, а целым царем.

Нет, я все понимал. Уже думал об этом.

Выбор у Мнишек был невелик. Кому она у себя на Родине нужна такая? В эти то годы.

А здесь — законная жена государя. А что подле нее вообще другой человек — так это дело десятое. Царь же. Но, здесь проблем стало все больше и больше. Если с первым Лжедмитрием ей удалось шустро взлететь и сесть подле престола, как будущая супруга царя, невеста. После свадьбы началось падение. Убийство и чудесное воскрешение. Новая ипостась суженого. Бегство, походная жизнь, политические интриги.

Детей сделать не получается, как Войский говорил. А кто виноват?

Так, тоже ведь на колдовство списать можно.

Или… Так, она же заявить может, что ничего и не было вовсе, детей же нет. Первый Дмитрий не успел. Второй, не посягнул на царственную особу, не посмел. Хоть и колдун, но не смог побороть силу венчанных уз. Вот поэтому-то и нет зачатия. Господь уберег.

Тьфу ты черт.

Похоже на бред, но сейчас он, скорее всего, на меня польется.

— Колдуна? — Повторил я после паузы.

Ведь молчал и раздумывал не только я, но и пришедшие вели себя неуверенно. Все, кроме Мнишек, выжидавшей и наблюдавшей за мной. Эта шляхтянка была чертовски хитра и умела играть. Настоящий талант, только… Вряд ли от бога.

Видимо, на моем лице было откровенно написано все, что я думаю по этому поводу. И это вызывало и у князя, и у нее некие мысли. Скрывать, в целом, я смысла и не видел. Не перед этими людьми и не то, что думал по поводу всего чародейского и ведовского бреда.

— Околдовали нас всех, государь. — Трубецкой перекрестился. — Вот те крест. Как с ума свели. К крамоле подвели. Но не по своему разумению, а чарами злыми. — Говорил и все больше нервничал. Видел на моем лице появляющуюся саркастическую ухмылку. — Он же колдун чертов. Он же…

Я руку поднял.

— Так. Колдун значит. Интересно. — Обратился к Якову и прочим, стоящим рядом с ним людям. — Собратья мои. Воинство мое христолюбивое. Вы все, когда мы везли этого лжеца, иуду из лагеря его воинства, чувствовали что-то. А? Чары, наговоры какие?

Все молчали, переглядывались. Яков в своей манере закашлялся.

— Может неизмеримое желание в ноги ему пасть? Царем назвать? А? может освободить его?

— Не… нет. — Сотник, который был со мной знаком несколько дольше остальных, начал понимать суть моих слов. — Нет, господарь. Не было такого.

— Когда под охраной этого упыря содержали, может он кого околдовать хотел? Чтобы один против иных встал? Чтобы отпустил его на волю?

После короткой паузы один из бойцов произнес четко.

— Господарь. Желание было одно, прирезать падаль эту. Но слово твое, закон для нас. Живым он нужен, поэтому хранили, как и должно.

Молодец. Четко все сказал.

— Князь. — Обратился я к Трубецкому. — Тогда скажи мне. Как так выходит, что некий попович Матвей, сын Веревкин из Северской стороны твоих бойцов с ума свел, Царем прикинувшись, а моих не смог.

— Так это… Так…

Трубецкой понимал, что его… А может, и не его вовсе придумка. Выдумка вся эта валится, рвется на куски. Не пожелал я принимать то, что он мне навязать хотел.

Не надо втирать мне эту дичь. Покайтесь все и черт с вами, служите, кровью докажите своей и потом, что вы не за этого хрена с бугра стоите, а за интересы Родины. А коли не знаете, в чем ее нужда, так меня послушайте. Ведь Смута-то до добра нас всех не доведет. Кончать с ней надо быстро и решительно.

Стоял, буравил взглядом князя, ждал продолжения колдовской тирады.

— Госшподарь ясшновельмосшный. — Подала голос Мнишек. Присела в реверансе. — Воинсштво твое под твоим святым благосшловением ходит. Под зсшнаменем с ликом Хрисшта. Ни одного верного исштринному госшподарю человека ведьмовсштво не сшведет с пути исштинного.

Ах ты падаль. Что же ты такое несешь-то.

Но хитра, ух хитра. Князь сдулся, а ты продолжаешь играть. Хотя, лишнего сболтнула, про истинного господаря. Я же себя таковым никогда не звал.

По бокам заворчали вновь мои служилые люди. Не нравилось им, что какая-то шляхтянка вмешивается в разговоры воевод. Бабское дело детей растить, да домашним очагом заниматься. А еще прясть да вышивать. Воевать и разговоры говорить — не ее это.

— Увести. — Процедил я сквозь зубы. С ней у меня будет иной разговор.

Трубецкой было за саблю схватился, но я уставился на него. А рукой тем временем махнул на Мнишек. Та сделала вид, что не понимает что происходит, но в глазах я увидел невероятную злобу и ярость.

— Госшподарь, ясшновельмосжный пан. Как мосшно. — Но двое моих молодцев уже подхватили ее под руки.

— Зла