— Все, расходимся. Посчитать своих, чтоб все вернулись. Как придут, закрываем ворота. Если у кого хватило ума далеко уйти — назад через стену по веревке полезет, как татарин.

На этом разговор закончился, и мы вышли из избы.

Около острога стояли жители города. Казаки, стрельцы, работники, женщины, дети. Лица у всех были серьезные. Страха в глазах нет, тоски — тоже, а серьезная суровость — здесь, вот она. Понимают, с чем скоро столкнутся. До того, как мы вышли, разговаривали между собой, потом замолчали и повернулись к нам.

Местных я не увидел никого. Все — вогулы, остяки, сибирские татары, купцы, рабочие, рыбаки, то есть те, кто только что жил в городе, ушли. Это не наша война, молчаливо сказали они. Русские, разбирайтесь сами. Шансов у вас немного, но если вдруг победите, мы вернемся и жизнь начнется по-прежнему. А если не победите, и город отойдет к Кучуму — мы тоже вернемся.

Ермак остановился, посмотрел на людей и поднял руку, чтоб привлечь внимание, хотя особого смысла в этом не было.

— Идут татары к нам, — негромко сказал Ермак, но в тишине голос его дотянулся до самых дальних уголков города. — Их много. Очень много. Но мы готовились, и мы победим. Отступать нам некуда. Стоять будем до конца. Если не справимся, пощады не будет. Помощи нам ждать не от кого. Надеяться можно только на свои руки. Мы сражаемся за Русь, но она — далеко.

Люди молчали. Я смотрел на лица и пытался понять — все ли готовы сражаться? Неужели никто сейчас не жалеет, что пошел в сибирский поход, или что не вернулись, когда стало понятно, что бросили людей те, кто организовывал экспедицию?

Но не нашел ни одного боязливого или сомневающегося лица. Даже дети, вмиг повзрослевшие, глядели сурово и жестко.

— Говорить много не буду, — произнес Ермак. — Все знают, что делать. Кто что забыл за воротами — быстро заканчивайте и возвращайтесь. Ворота скоро закроются. Запасайтесь водой. Она у нас есть, но пусть будет еще. В каждой избе на неделю. Для питья и на случай пожара. Ну, с богом!

Все разошлись.

Я нашел Дашу, подошел к ней. Пусть все думают, что хотят. Да и не время для сплетен,

Она стояла грустная, но спокойная.

— Пожалуйста, не выходи, когда будут стрелять или если кто-то все-таки прорвется, — попросил я ее.

Она улыбнулась.

— Это уже как получится. Если кого ранят, то придется. Но ты тоже… поосторожней…

Я взял ее за руку, затем отпустил. Даша снова слегка улыбнулась и ушла к лекарне. Около нее Аграфена что-то говорила своим громким голосом. Давала указания, судя по всему. Мда, скоро у наших лекарей появится много работы.

…Они показались к полудню, как и было обещано. Но первым свидетельством их приближения стал дым на другой стороне реки. Это полыхал наш рудник.

Затем показались и те, кто его поджег. Уже на нашей стороне Иртыша.

Все наши, кроме мирных жителей, взобрались на стены и смотрели. Командиры хмурились — толпа здесь не нужна точно. Чем больше людей стоит на настиле, тем больше шансов получить стрелу. Но все хотели взглянуть на врага, и отказать в этом командиры не решились.

Татары двигались медленно и уверенно. Отчасти это была показная уверенность. Но только отчасти.

Они действительно были уверены в своей победе.

Их было не менее полутысячи, и от блеска оружия и пестроты знамён казалось, что на нас движется целая армия.

Было ясно, что это лишь передовой отряд, и сейчас большой опасности он не представляет. Ворота Кашлыка заперты, люди на своих местах свои места на стенах, пушки заряжены. Крепость ждала нападения. Впрочем, прибывшие к городу штурмовать и не собирались. Их слишком уж мало для атаки. Они прибыли впереди основного войска, чтобы подготовить приход главных сил, а до этого посеять страх, показать, что ничего хорошего защитников Сибира не ждет.

Несколько всадников в яркой одежде, вооруженные луками и копьями, вырвались вперёд и остановились напротив крепости. Один из них, судя по всему, командир, поднял вверх саблю и громко крикнул что-то на своём языке. Татары ответили ему диким хором, словно многоголосая стая хищных птиц. Следом начали бить в бубны, звуки которых тяжело и гулко разносились над равниной.

Затем татары начали вести себя совсем нагло.

Несколько всадников подъехали ближе и пустили стрелы. Стрелы, пущенные навесом, воткнулись на излете в наши деревянные стены.

Да уж. Из лука стрелять татары умеют. Это, наверное, лучшие стрелки, и стрелы, похоже, необычные — легкие, с другими наконечниками. Очень уж издалека выстрелили, больше, чем за полкилометра до города, но стрелы долетели. Хорошо рассмотреть их, впившихся в дерево в середине стен, возможности не было.

— Стрелять могут, — усмехнулся Матвей, положив руку на рукоять сабли. — Но пока лишь пугают.

Я не ответил. Стоял молча и смотрел. Матвей прав — нас пугаются запугать. А себя — наоборот, подбодрить.

Татары продолжали действовать. Они начали развешивать флаги и тамги (флаги с родовыми знаками — геометрическими фигурами и прочим), показывая нам — «мы пришли», «это теперь наше». Ткань развевались на ветру, словно яркие пятна под солнцем.

Затем татары, почувствовав, что сделали нужный эффект, начали подъезжать ещё ближе, по прежнему эпизодически выпуская стрелы.

Теперь выстрелы становились гораздо прицельней. Одна стрела вонзилась совсем близко от меня.

Ермак громким голосом отдал команду всем, кто сейчас на стене не нужен, спуститься вниз. На настиле остался стоять лишь удвоенный отряд охраны да пушкари — они следили за тем, чтоб если татары начнут стрелять огненными стрелами, те не подожгли бочки с огнеметной смесью.

Скоро татары осмелели совсем. Приближались метров на двести пятьдесят, крича, смеясь и стреляя.

А среди них особенно выделялся один.

Насколько я мог его рассмотреть, он был очень молод. А еще сухощав и жилист, одет в ярко-красный кафтан с чёрными вышивками. Голову покрывала высокая чёрная шапка с медной бляхой на лбу, в руке он держал изогнутый лук. Конь под ним был великолепен — черный, как ночь, с широким крупом и мощной шеей. Всадник явно гордился собой. Он вырывался вперёд чаще других, смеялся, издевательски кричал и подъезжал метров на сто пятьдесят, рискуя