— Уже справилась со своей бедой. Но вот если бы я лицом вперёд ехала…

Ну да, я-то сижу один на лавке в карете, так мне свободнее, а они с Володей — спиной по ходу движения. Но я барин, и потом — мне смотреть в окно интересно. Однако, раз даме легче будет по-другому, то пусть. Да и ничего нового, чего бы я сегодня уже не видел, думаю, не увижу.

— Отчего нет⁈ Садись со мной. Или знаешь что — вообще одна сзади сиди. Даже полежать можешь.

— Спасибо за заботу! — искренне благодарит Ольга. — Почитать тебе что-нибудь?

— Что там принесла?.. Стихи? Пожалуй, откажусь… Не люблю я поэзию.

— Зря, в обществе сейчас это модно. Вот Пушкина все хвалят… «Бахчисарайский фонтан» у него неплох, и «Кавказский пленник»…

— Читал-читал. Ещё «Руслан и Людмила», «Евгений Онегин», — подхватил я, желая показать свою образованность. Надо же произвести на даму впечатление!

— Первое читала, а вот второе… Это из нового? — оживилась Ольга, и от болезненности на её лице не осталось и следа — только живой интерес.

— Э… вроде, да — новая вещь, — забормотал я.

Да по-моему ещё при Александре первые главы этого произведения выходили… если я, конечно, не забыл уроки литературы!

Декламирую по памяти начало:

Мой дядя самых честных правил,

Когда не в шутку занемог,

Он уважать себя заставил

И лучше выдумать не мог…

— Не слышала, — огорчилась Ольга и даже слегка разочарованно поджала губы. — Ну ничего, приеду в Москву… Есть у меня одна подруга — большая поклонница стихов. Она-то уж точно все их знает. А так как в деньгах не стеснена, то, может, и есть у неё эта вещь.

«Вещь» было сказано с придыханием. Оля-то, оказывается, стихи любит! А раз так, решаю немного похулиганить…

Я вас любил: любовь еще, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам Бог любимой быть другим.

— Бог ты мой… Какой слог! — глаза у Ольги заблестели, как у барышни при виде какой-нибудь драгоценности. — Это тоже он? Тоже новое?

— Как знать, как знать… — загадочно улыбаюсь я.

— Барин, а мне ужин? — в мою комнату почти без стука (так, стукнулся пару раз, но ответа ждать не стал) ввалился — иного слова не подберёшь — Тимоха.

— Ты пошто не стучишься? — недовольно смотрю на конюха.

— Правильно сказать будет — «почему», — по-учительски, но мягко поправила меня Оля. — А вы, извольте, выйти и ждать приглашения.

— Да шут с ним, пусть не выходит. В Москве розог всыплю ему — и все дела! А ужин свой проси в трактире — за тебя заплачено. Ты, я видел, всю дорогу что-то грыз, — ворчу я и делаю рукой жест: мол, выметайся из номера, ты тут лишний.

Понятливый Тимоха сваливает, бросив напоследок завистливый взгляд на наш столик.

А нам и самим мало, хоть бутылка и на полчетверти — а это полтора литра. Но я это вино пил уже раньше — слабенькое оно, почти компот.

Впрочем, хватило. Ольга большого опыта в пьянстве не имеет, а у меня тело теперь другой комплекции — весом поменьше.

И вот, когда вина оставалось уже на донышке, а Ольга становилась всё симпатичнее и симпатичнее… нам опять помешал Тимоха. Только если в первый раз он для приличия хоть постучал, то теперь просто вломился в номер и сразу захлопнул дверь за собой.

Я, несмотря на лёгкий хмель, сразу заметил: Тимоха побит. И был ара, как бы сказали в будущем, «на измене». Его красная морда, украшенная аккуратно подстриженной бородкой (а я ведь и не замечал этого раньше!) — не в пример нашим местным, обросшим, как лешие, деревенским мужикам — выглядела изрядно взволнованной. Гонятся за ним, что ли?

Будто подтверждая мои догадки, закрытая конюхом дверь тут же содрогнулась от мощного удара. Тимоха перестал её придерживать и, заметавшись взглядом по комнате, скаканул к окну. Он что, сигануть вниз хочет? Тут дверь распахнулась от сильного рывка — и в комнату завалился какой-то усатый субъект в офицерском мундире. Судя по морде — бухой и тоже злой. Но без следов мордобития. Погон я не различаю, но будем считать — не генерал это. Уж больно тощ он для такого чина.

— Сударь! Кто вам дал право врываться в мой номер? — попытался осадить я непрошеного гостя.

Мой мальчишеский голосок и не слишком мощная фигура испугать дяденьку точно не могли… Но на помощь пришла Ольга:

— Месье! Здесь дама, если вы не заметили! Корнет, потрудитесь объясниться!

— Мадам… пардон, мадмуазель? И вы, сударь… Тысячу извинений! Две тысячи извинений! Мне нужен вон тот смерд… и я тотчас покину вас. Плюс — от меня отличная мадера к вашему столу.

Пьяный корнет, оказывается, умеет куртуазно выражаться.

— Вам нужен мой дворовой конюх? К сожалению, продать его не могу. Мы путешествуем в Москву, и эта каналья мне самому нужен… Позвольте представиться: Алексей Алексеевич, помещик Костромской губернии! А это — моя спутница, мещанка Ольга Васильевна Мурова.

— Корнет Томчин Евгений Николаевич. Ахтырский гусарский полк! — отбил каблуками гость, поправив висящую на боку саблю.

— Присаживайтесь, корнет. У нас ещё осталось вино. Поведайте, сделайте милость, чем досадил вам мой крепостной? Я, знаете ли, только сегодня ему розог пообещал… А может, и плетей всыплю — после вашего рассказа.

— Эй, мерзавец! — обращаюсь я к Тимохе. — Гони на кухню и принеси нам лучшего вина. Сдачу вернёшь — я проверю!

Широким жестом достаю червонец и протягиваю аре, показывая глазами: мол, сваливай, пока корнет не пришиб. Пьяная офицерская морда… пардон, пьяное лицо защитника Отечества выражало полное одобрение моим действиям.

— Представляете, Алексей, твой мужик опрокинул моё блюдо с гусём — этот наглец упал на мой стол! — в одном предложении корнет умудрился обратиться ко мне и на «вы», и на «ты» одновременно.

— Охотно верю! Это на него очень похоже — на редкость неуклюжая скотина. Придётся мне компенсировать причинённые вам неудобства.

А пока прошу: отведайте ветчину, окорок, рыбу, паштеты… Вот этот грибной соус — всё с моего