— Но ведь Франция первая ввела войска на чужую территорию, — заметил присутствовавший на заседании Литвинов. — Гитлер и воспользовался этим предлогом, оправдывая свои действия на международной арене.

— По просьбе действующего правительства, которое мы, на секундочку, признали, — заметил я. — Причем для защиты испанцев от интервенции со стороны Италии. То есть, еще одной страны, которая первой и ввела свои войска на чужую территорию. Даже можно это вынести в лозунг какой: гражданская война — борьба самих граждан за свое будущее. Любой, кто вмешивается извне, должен быть остановлен.

— Но ведь мы поставляем им оружие, технику, людей, — ехидно заметил Калинин. — Тогда мы тоже должны быть остановлены?

— Но регулярные части мы не вводили, — заметил я. — А поставки делают все страны, просто для разных сторон конфликта. Формально — никто до итальянцев в войну в Испании не влезал. Французы пришли по просьбе Торибио. А Рейх напал на них самовольно. Чувствуете разницу?

Вот теперь члены политбюро задумались. Я видел, как им не хотелось влезать в «чужую», как они считают, войну. Но я понимал, что именно сейчас у нас еще есть шанс остановить Гитлера на чужой территории. Иначе придется делать это позже, уже на своей и с гораздо большим напряжением сил. То заседание так и не пришло к однозначному решению. Вопрос оказался отложен.

— Ты не понимаешь, Сергей, — объяснял мне Григорий Константинович после заседания, почему члены политбюро медлят. — Ты не участвовал сам в войне. А каждый из нас ее прошел. Это страшно! Но главное — война непредсказуема. Иногда кажется — вот она, победа, и в последний момент враг делает неожиданный ход. Создает новый союз. Бывшие соратники вдруг ударяют в спину. Ввязавшись в драку нельзя предсказать ее исход.

— Если сейчас этого не сделать — нам все равно эту драку навяжут, но уже по чужим правилам. И тогда будет в разы больнее и непредсказуемее, — мрачно предрек я.

Однако был один человек в политбюро, который мне поверил. Сталин. И на втором заседании, которое прошло уже без моего участия, он «додавил» сомнения, и решение было принято. Началась работа по изложенному мной плану.

Признание за Польшей Тешинской области не обошлось без некоторого недоумения в нашей собственной стране со стороны интеллигенции. Но Жданов не зря находился на своем посту, хотя по слухам его и собирались сменить на Александрова. Но видимо Андрей Александрович «мобилизовался», когда я еще до своего назначения в Информбюро фактически забрал у него часть пропагандистского сектора и даже косвенно начал влиять на формирование внутренней повестки дня в СССР. Как итог — людям объяснили, что Польша не совершила ничего плохого, просто вернула свое, как мы во время гражданской войны отбивали свои земли из-под контроля белых.

Среди поляков официальное признание СССР за ними права на часть Чехословакии тоже было принято на «ура» и наши позиции у соседей не пошатнулись. А дальше уже включился в работу я и Литвинов.

Нагнать жути на польское общество оказалось на удивление не сложно. Успехи Гитлера, всего за месяц прошедшего половину северной части Франции, воодушевляли их недолго. Как только удалось донести до простых людей мысль, что они могут оказаться следующими — на пороге польского Сейма образовались митинги обеспокоенных граждан. С помощью информбюро я смог работать гораздо шире, и донести желание СССР помочь французам в борьбе с «коричневой чумой» оказалось легче, чем когда был под началом Григория Константиновича. Люди буквально требовали от своего правительства «дать этим безумным русским воевать за чужие интересы, чтобы не подставлять свою голову». Это конечно не прошло мимо внимания Гитлера, и часть войск он на всякий случай снял с французского театра военных действий, придвинув их к границе с Польшей, с четким намеком «сидите и не рыпайтесь». Вот только это лишь усилило панику поляков, которую мы старательно нагнетали, и к концу сентября президент Мосцицкий и «санация» — военный кабинет, который реально и правил Польшей, сдались. СССР был обещан «зеленый коридор» для проводки наших войск до границы с Рейхом.

После чего первого октября Левитан объявил о начале военной операции Советского Союза с целью помощи французским и испанским коммунистам в их нелегкой борьбе с Германским капитализмом и имперскими идеями о возрождении Великой Германии. Для прошедших и еще помнящих империалистическую войну людей, немцы были знакомым и понятным врагом. Но тогда они сражались за интересы императора, а сейчас — за идеалы коммунизма. Да, воевать в чужой стране, когда мы нападаем первыми, было пожалуй самой дикой мыслью для народа и вызывало подспудное отторжение. Но так как воевать должна была регулярная армия, а не мобилизованные мирные жители, да и пропаганда работала не сложа руки, наш народ хоть и роптал, но больше старики и по привычке. Молодежь же горячо приветствовала решение Политбюро об отправке войск и даже иногда упрекало — почему не сделали этого раньше. Появилось и немало добровольцев около военных комиссариатов, желавших записаться в армию.

Однако за событиями в Европе внимательно следили и по другую сторону земного шара. Американцы, почти полностью сократившие поставки каких-либо товаров в нашу страну, когда мы начали поддерживать испанский Народный фронт, с удовольствием не только переключились на поставки своей техники, в том числе и военной, Германии, но и стали вооружать Японию. И когда прошла весть об отправке нескольких наших дивизий к границам Рейха, они сделали свой шаг, который я абсолютно не ожидал.

В середине октября совместные американо-японские войска атаковали Китай, выставив часть войск на границе с СССР в Манчжурии. И стало понятно — стоит нам начать проигрывать в разворачивающейся на карте Европы партии, формальная граница их недолго будет удерживать. Над Дальним Востоком нависла угроза атаки и прямого вторжения, вынуждая срочно перебрасывать часть армии туда. И США силами японцев вполне могли открыть для нас «второй фронт» — крайне неудобный и очень болезненный.

Глава 2