Патриарх, было дело, уже направился к выходу, но необычайно ловко для своих лет развернулся, подошёл к столу, где лежала стопка бумаг. Перекрестился и стал жечь компрометирующие его письма.

Нельзя, особенно в преддверии того, что Россия может начать более активно сотрудничать в рамках антитурецкого союза, названного Священной лигой, чтобы письма русского патриарха к османскому султану стали достоянием общественности.

И лишь только тогда, как было сожжено последнее письмо, патриарх отправился в Новодевичий монастырь.

У кареты патриарх остановился. Осмотрелся. Иоаким посчитал, что такое представительство рядом с его персоной не соответствует статусу. А еще, в чем владыка не хотел даже себе признаваться, он опасался потерять лицо.

Если появился один стрелец, способный бросить вызов самому государю-патриарху, то не будет ли еще кого подобного? Или тот же Стрельчин, показавшийся очень прозорливым, не готовит ли полковник стрелецкий какую каверзу?

Но, постояв у кареты, размышляя, Иоаким не смог придумать, что именно может против него сделать Стрельчин. Да и куда там этому выскочке, если и бояре убоятся противопоставить себя патриарху. Это же невиданное дело, чтобы идти против Церкви Христовой! А патриарх — и есть Церковь.

— Никто не посмеет меня останавливать! Покличь Архипа, пущай со своими братьями со мной отправляется. И ты поедешь, — грозно пробасил патриарх. — И пущай обряжение мое принесут сюда, истинно патриаршее с посохом да с крестом золотым.

Владыка искренне верил и в своё предназначениеи в то, что именно он и является наместником Бога на Земле. Так что Иоаким был наполнен не только верой в Бога, но и верой в безнаказанность. Ну не снимут же его, патриарха! Нет на то волевого правителя. Да и был бы, так тысячи верующих не позволят.

Возможно, именно эта вера и в Бога, и в себя и позволила безродному мужику подниматься вверх по крутой лестнице церковной иерархии. И теперь, когда он на самой вершине, никто не смеет указывать патриарху, как ему действовать.

— На Руси так повелось, что два государя силу имеют. А коли один государь — малец неразумный, то другой пастырем для него должен стать, и державу православную не дозволить латинянам разрушить, — сказал патриарх, когда его слуги, два дюжих монаха, облачали государя в рясу с вышитым серебряными и золотыми нитями подолом.

— А ну, посторонись! — кричал Архип.

Сегодня он был не в рясе. Облачился в кафтан, чтобы иметь возможность и саблю нацепить, и верхом ехать. Также одеты были и его люди. Десяток охраны Патриарха готов был действовать решительно.

— Не положено! — неуверенным голосом отвечал стрелецкий десятник, стоящий сегодня на дежурстве у въезда в Новодевичьем монастырь.

— Государю нашему, патриарху православному не положено? — разгорелся Архип, демонстративно хватаясь за эфес своей сабли.

Десятник ещё какое-то время помялся, но он был православным человеком новой веры. Да и как можно не пустить в обитель самого Патриарха?

К Иоакиму, как только он ступил на землю монастыря, тут же подбежала игуменья Меланья. Можно ли говорить о женщине, которой за восемьдесят лет, что она может подбежать? Но пришла быстро, не по возрасту.

— Владыко, — склонилась игуменья.

Патриарх нехотя, будто бы с ленцой, благословил монахиню.

— Сказали мне, что у тебя в обители бесовщина творится, — сказал патриарх.

Меланья засуетилась, она встала в проходе и будто бы перекрыла дорогу патриарху. Патриарх заметил, и суету игуменьи, и то, что она будто бы что-то скрывает.

— А что путь загородила мне, и не отвечаешь о чём вопрошаю я? — спрашивал владыко, демонстрируя своё недовольство.

Меланья понурила голову. Отстранилась в сторону.

— Грешная, владыка, греху потворствую, — бормотала настоятельница монастыря.

Грозно ударив посохом о каменную ступеньку, патриарх поспешил наверх. В это время во двор вывели детей. С ними были не только монахини, но и двое мужчины, облаченных в стрелецкую форму.

Патриарх заскрежетал зубами.

— В греховное место обитель превращаете, — сказал он. — Веди к Софье!

Сгорбившись, выражая покорность, Меланья повела патриарха в келью Софья Алексеевны. А потом старая женщина и вовсе чуть по стенке не сползла, так она перепугалась того, что сейчас узреет патриарх. Ведь царевна была не одна.

Патриарх с силой поднажал на дверь, но та не подалась.

— Отчего зачинено? Там ли царевна? — спрашивал владыка.

Игуменья уже было дело хотела сказать, что нет, что царевна… Но не смогла она врать в стенах обители, да еще и самому патриарху. Так что Меланья перекрестилась, мысленно попросила у Бога прощения за греховные мысли, а потом сказала:

— Грех там… Василий Голицын прибыл давеча. Так что…

— Ах ты, старая ведьма! — разъярился патриарх и ударил-таки Меланью.

Женщина сползла по стенке уже не от стыда или от того, что ее поедом съедала совесть. Получив массивным посохом по голове, игуменья потеряла сознание, а из головы начала сочиться кровь.

— Иннокентий! — взревел владыка. — Убери ее отсель подальше. Да кабы никто более не видел. И ты не говори.

Патриарх посмотрел себе за спину, где находился Архип со своими людьми и уже к ним обратился:

— И вы ничего не видывали! Сразумели?

— Владыко, так ничего и не было, — тут же сориентировался Архип.

— То-то… — сказал патриарх.

После он дождался, когда унесут игуменью Меланью, и продолжил стучать в дверь.

Отворили только лишь через несколько минут. И это была Софья Алексеевна.

— Владыко! — сказала царица, поклонилась чуть ниже, чем это делала ранее и поцеловала руку патриарху. — С чего вовнеурочный час? Али случилось что?

— Где Васька-распутник? — взревел патриарх, грубо отталкивая Софью от дверного проема и захода в келью. — А! Вижу, что ложе примято… В обители грех вершили? Ты, Софья, вовсе голову потеряла? Сперва школа этая, после и грех! Где Васька? Знаю жа, что тут он быть должен.

Иоаким стал рыскать по просторной, можно сказать, даже двухкомнатной келье. Заглядывал и в сундуки, и с подозрением обходил кровать, не решаясь встать на колени, чтобы посмотреть под ней.

— Владыка, акстись! — гневалась Софья. — Ты не смеешь!

— Я пастырь христианский и твой тако ж, все смею. Бесовская ты Софья стала. Стыд растеряла свой в конец, — сказал патриарх, зло сверкая глазами. — Игуменья мне указала на то, что тут Васька.

Софья зажмурила глаза и, было дело, чуть не расплакалась. В последнее время она сама не своя. Редко когда могла искренне рыдать. А тут…

— Архипка! Глянь под сим ложем, может тать тут скрывается, — приказал патриарх, обратив внимание на слезливое состояние Софьи.

Иоакиму даже понравилось, что бывшая ранее жесткой и