Конечно, к таким нельзя было причислить курфюрста Иоганна Сигизмунда Бранденбургского, однако пока польскому королю просто нечего ему предложить. Тот всё уже взял своими руками, и теперь хочет лишь короноваться в Мариенбурге как король Прусский. Да и начни Сигизмунд Польский новую войну с Литвой, следующим будет, само собой, Пруссия, которую он обязательно захочет сделать своим ленником снова. Поэтому нам поневоле придётся держаться друг друга, поодиночке королю куда проще расправиться с нами обоими.

— Только так, — заключил я, — мы сможем отстоять те соглашения, что будут заключены в Варшаве.

Поспорить с этим было сложно, да и Ходкевич, как человек умный, делать этого не стал.

* * *

И всё же без сейма не обошлось. Переговоры между прибывшим через неделю с лишним из Вильно Сапегой, от которого не сильно отстал князь Николай Радзивилл-Сиротка, а с ним и Острожский, с коронным канцлером, епископом Гембицким, продлились ещё около недели. За это время войско, стоявшее под Варшавой, сильно поредело. Венгерская пехота почти в полном составе покинула стан, сопровождаемые липками Кмитича гайдуцкие и выбранецкие хоругви возвращались в Литву. Часть наёмников вынужден был распустить и курфюрст: деньги, даже с полученными от каштеляна Варшицкого контрибуциями, которые выплачивались до сих пор, всё равно катастрофически не хватало. Итогом переговоров стал созыв Сигизмундом экстраординарного сейма, который и должен был сразу же утвердить все соглашения, которых мы, возможно, достигнем с королём Польши.

— Это нам на руку, Михаил Васильевич, — заверял меня многомудрый Сапега. — Сессия экстраординарного сейма длится лишь две недели. Даже если не будет достигнуто полное согласие, по окончании двух недель решение должно быть принято.

— А как же столь любимое шляхтой liberum veto? — поинтересовался у него я.

Польша — не Литва, где, считай, вся магнатерия, кроме Пацев, присоединилась к мятежу. Здесь, на сейме, так же запросто, как в Вильно, отменить эту золотую вольность не выйдет. А право это обнуляло все наши усилия. Нечего и огород городить, когда любой шляхтич в самом конце может подняться и произнести эту, можно сказать, магическую формулу, которая отменит все решения. Раз он не согласен, так и гори всё синим пламенем.

— Нам придётся отыскать противоядие против него, — вздохнул Сапега, не хуже моего понимающий, что это почти невозможно.

После объявления сейма в Варшаву стали съезжаться магнаты и шляхтичи со всей Польши. Да и литовские тоже, после того как я по совету Сапеги выпустил манифест, призывающий всех в Литве, кому дорога завоёванная свобода Великого княжества, ехать в Варшаву на сейм. Последний сейм Речи Посполитой, так я назвал его в своём манифесте. И, похоже, угадал. Вельможные паны, магнаты и простые шляхтичи стекались отовсюду, точно так же, как на элекционный сейм в Вильно немногим больше полугода назад. Магнаты ехали в каретах, запряжённых шестёрками и восьмёрками лошадей, как правило, одной масти, с гайдуками на запятках и сильными отрядами наёмников или мелкопоместной шляхты, арендовавшей у них землю. Но куда больше было тех, кто прибывал в Варшаву в лёгкой коляске, всего с одним-двумя слугами, а то и вовсе верхом. Такие держались компаниями, как правило, будучи выходцами из одной местности, и знали друг друга в лицо. Они и селились рядом, так безопаснее было. Потому что что ни день, а на улицах Варшавы лилась кровь.

Поляки сцеплялись с литовцами, как правило, задевали друг друга, проходились по месту рождения или находили иной повод для ссоры, хватались за сабли. И если обыкновенно дело решалось в поединке один на один, то сейчас часто раздавался крик: «Наших рубят!», и тут же разгоралась прежестокая схватка. Без одного, а то и пары-тройки трупов не обходилось. Каштелян Варшицкий никак не мог унять литовцев, ведь те, кто даже не участвовал не то что в битве под Варшавой, но и во всей войне, чувствовали себя победителями и отказывались подчиняться приказам офицеров варшавского гарнизона. Тогда мне пришлось отправить ему в помощь незаменимого Козиглову, а его рейтары быстро угомонили буянов. Они в своё время не боялись между лисовчиками, липками и их добычей становиться после битвы на Висле, когда те не могли её поделить. Так что и теперь не подвели. И всё же без схваток не обходился ни один день.

— Варшава словно пороховая бочка, — сетовал, вернувшись из королевского дворца, где шли к концу переговоры с Гембицким и его ближайшими советниками, Сапега, — к которой только фитиль поднеси, и нас всех в пыль разнесёт. Я уже езжу к королю и обратно с почти полной хоругвью надворных рейтар, иначе просто опасно передвигаться по улицам.

Конечно же, из-за толп шляхты, которых запросто может направить горлопан вроде Загробы, которому я лоб в Вильно прострелил. Среди них вполне может затесаться отряд в пару сотен сабель, организованный и ждущий только приказа «Руби!», и выполнят они его с превеликим удовольствием. Особенно если чужая кровь будет хорошо оплачена, а уж за голову Сапеги многие готовы платить золотом и весьма щедро.

— Тем более, — поддержал его я, — нужно поскорее заканчивать всю эту историю с сеймом.

— Даже в боярской думе, — наверное, он хотел сказать «у вас в боярской думе», но вовремя исправился, — решения быстро не принимаются, а там нет не единогласия и liberum veto.

Конечно, бояре в думе могут спорить до Второго пришествия, чтобы соблюсти свои интересы и обязательно не уронить себя и род свой в местническом ранге. Но здесь всё куда сложнее, к сожалению.

— Но сейм ограничен двумя неделями, — напомнил я, — а значит, к концу этого срока должно быть вынесено решение.

— Вот только устроит ли оно нас, Михал Васильич, — от усталости после долгих переговоров он снова проглотил вторую «и» в моём имени, назвав на польский манер.

В тоне его почти не было вопросительных интонаций, да и ответ на этот вопрос я уже знал. Осталось лишь придумать, как склонить чашу весов на свою сторону.

Когда сейм начался, литовская делегация во главе со мной проехала через весь город от резиденции Радзивиллов до Замковой площади, растянувшись почти как воинский отряд. Да и был это воинский отряд: одних только гусар насчитывалась почти полная хоругвь, собранная с бору по сосенке из надворных хоругвей всех литовских магнатов, сопровождавших меня. Я возглавлял эту процессию. Ехал верхом, не в карете, как и князь Януш Радзивилл и гетман Ходкевич, демонстрируя, что мы в первую очередь воины, напоминая всей Варшаве, кто взял город и по чьей милости он не пошел на «поток и разграбление». Конечно, в доспехи облачаться не