Для рода он мёртв. Хуже мёртвого — проклятый. Его имя уже запрещено, его чум сожгут, вещи уничтожат. Все следы сотрут, будто он не жил никогда.

Но он был жив. И пока дышал — не всё потеряно. Кум-Яхор подбросил веток в огонь. Пламя взметнулось, осветив его лицо. В глазах плясали отблески — то ли от костра, то ли от безумия.

— Я вернусь, — прошептал он. — Не как ваш шаман. И тогда посмотрим, кто будет смеяться.

Ночь тихонько светлела. Скоро взойдёт солнце. А он пойдёт дальше, прочь от Иртыша, прочь от тех, кто его предал. Старый шаман, которого считали мёртвым. Человек без рода, без имени, без прошлого.

Но живой.

* * *

Ночь над Кашлыком стояла тихая, безветренная. Луна заливала белым светом острые деревянные стены, сторожевые вышки, крыши изб. Северное сияние скрылось, будто его и не было. Страх уже почти прошел. На дозорной башне двое казаков коротали время за неспешным разговором — Семка Усатый и молодой Васька, которого поначалу из-за юных лет не хотели брать с собой в сибирский поход.

— Холодно становится, — поёжился Васька, плотнее запахнув кафтан. — Скоро зима.

— Это ещё не холод, — усмехнулся Семка. — Вот когда Иртыш встанет, тогда начнется настоящая зима.

Вдруг Васька схватил товарища за рукав:

— Слышишь? Конь!

Семка прислушался. И вправду, со стороны леса донёсся цокот копыт. Одинокий всадник приближался к острогу.

— Дозор наш? — предположил Васька.

— Какой дозор, дурья башка? Все наши внутри. Да и едет один, неужто не понимаешь?

Казаки с пищалями наготове вгляделись в темноту за стенами. При лунном свете стала видна фигура всадника. Он ехал шагом, не таясь, прямо к воротам.

— Стой! — крикнул Семка. — Кто таков?

Всадник остановился в десяти саженях от ворот. Теперь его было хорошо видно. Татарин средних лет, может, чуть за сорок, с жидкой тёмной бородкой клинышком по-татарски. Одет богато, на голове — соболья шапка, сапоги из тонкой кожи с загнутыми носами. Конь под ним тоже был хорош — караковый жеребец, сильный, поджарый.

— Я приехал к Ермаку Тимофеевичу, — сказал всадник по-русски. Говорил с заметным акцентом, но понятно. — Откройте ворота.

— А ты кто таков, чтоб мы тебе ворота открыли? — крикнул Семка. — Может, ты лазутчик Кучумов?

Всадник нервно дёрнул поводья. Конь заплясал на месте. В лунном свете лицо приезжего было явственно видно: глаза беспокойно бегали, на лбу блестела испарина, хоть ночь и холодна.

— Я Якуб-бек. Я был советником хана Кучума. Теперь я хочу жить… прошу защиты. Мне нужно видеть атамана.

* * *

Глава 7

Я проснулся от шума во дворе. Ночь стояла прохладная; сквозь щели в ставнях пробивался дрожащий свет факелов. Накинув кафтан, я вышел из избы.

В остроге — в обнесённой частоколом части Кашлыка, где стояли избы атаманов и есаулов, — собиралась толпа.

Посреди двора стоял татарин в богатом, хоть и помятом одеянии. Руки его были связаны спереди сыромятным ремнём. Рядом переминался с ноги на ногу казак из караула, держа под уздцы великолепного аргамака — жеребца с мощными ногами и горделиво изогнутой шеей. Даже в полумраке было видно: конь стоит целого состояния.

Из своего жилья вышел Ермак. Рядом с ним стоял Матвей Мещеряк, Прохор Лиходеев, Лука Щетинистый, и другие из числа руководства отряда. Простые казаки толпились поодаль, перешёптывались и разглядывали пленника.

— Что происходит? — спросил я, протискиваясь поближе.

Ермак повернулся ко мне, почесав бороду.

— Татарский перебежчик. Якуб-бек, советник хана. Ищет у нас спасения — видно, Кучум на него зол. А что с ним делать — надо думать.

Прохор Лиходеев развел руками.

— Доверять ему нельзя, это точно. Но рассказать что-то полезное может. Всё-таки один из ближайших к Кучуму людей. Чёрт его знает, что у них там стряслось.

— Вопрос в том, что именно он утаит, — задумчиво сказал Ермак. — Надо будет говорить осторожно. Надо будет выяснить, что Кучуму известно про наши силы, и узнать про татарские замыслы.

Лиходеев кивнул:

— Делать это надо обязательно. И еще ворота закрыть, никого не выпускать. Наверняка среди местных найдутся шпионы Кучума — испугаются, что перебежчик их сдаст, и попробуют сбежать. Чем меньше народу будет знать о нём, тем лучше.

Матвей Мещеряк двинулся к толпе казаков.

— Я скажу всем, кто видел, чтобы языки за зубами держали. И с коня сбрую надо снять — больно богатая, сразу видно, чей. И поставить отдельно от остальных лошадей.

Он ушёл, а я обратился к атаману:

— Всё верно говорит, Ермак Тимофеевич. Только лучше не просто закрыть ворота, а приглядеть за теми, кто вдруг решит из Кашлыка внезапно уйти. Это и будут шпионы: или за свою жизнь испугаются, или к Кучуму помчатся докладывать.

— Дело говоришь, — подтвердил Ермак и повернулся к помощникам: — Прохор, Лука, дайте указания. На ворота поставьте самых сметливых, пусть следят за каждым.

Вдруг меня осенила мысль:

— Ермак Тимофеевич, догадываюсь, кто это может быть!

— Кто? — нахмурился атаман.

— Думаю, это тот самый советник, что подстроил засаду, когда мы проверяли вогульского шамана на предательство. Тогда целый татарский отряд полёг. Наверное, Кучум за это и в гневе, вот бек и сбежал. Просто так вельможи не бегут — причина должна быть серьёзная!

Ермак прищурился:

— Верно. Надо будет проверить. Хотя признаться он вряд ли решится — страшно. Скажет только, когда совсем прижмёт.

Якуба отвели в большую избу, где обычно собирался круг. Усадили на лавку у стены. Я устроился напротив, рядом с Ермаком. По правую руку от атамана сел Мещеряк, рядом — Прохор Лиходеев. Переводчик не понадобился: татарин, к моему удивлению, сносно говорил по-русски.

— Ты знаешь, кто мы? — спросил Ермак.

Якуб поднял голову. Лицо у него было умное, в глазах усталость и напряжение.

— Лично не видел никого из вас. Но ты, должно быть, Ермак. О тебе много говорили при дворе хана, описывали внешний вид.

Ермак усмехнулся в бороду:

— Чтобы первым делом убить, когда начнется схватка?

Якуб потупился:

— И это тоже.

Потом перевёл взгляд на меня:

— А ты — тот самый казак Максим, который делает оружие и хитрые вещи.

Мещеряк удивлённо поднял брови:

— Откуда знаешь?

Якуб чуть улыбнулся:

— По глазам видно. Умные они…

Казаки рассмеялись. Даже суровый Ермак улыбнулся.

— Так что, а у нас глаза глупые? — шутливо спросил Мещеряк.

— Нет, нет, что вы! — смутился татарин. — Не то хотел сказать…

Ермак поднял руку:

— Ладно, хватит. Почему сбежал от Кучума?

Якуб помолчал, потом тихо сказал:

— Хан стал непредсказуем. В любую минуту можно ждать смерти