— Губа не дура, — захихикал тренер областной сборной. — Только они для тебя короткие, не подойдут. И потом надо ещё и пятку перебивать.

— А мне нравится бегать на коротких, а ещё я люблю, чтобы палки были как можно длиннее, — усмехнулся я и вспомнил, что когда-то неплохо ходил коньковым стилем. И для него как раз требовались длинные палки и короткие лыжи. «В конце концов, я хоккеист, а не лыжник?» — пробурчал я про себя.

* * *

Забег на 15 километров я и парни из сборной области начали с 10-секундным интервалом, поэтому к 7-у километру те, кто был порезвее и кто в данный момент отличался лучшей подготовкой, вырвались вперёд. В голове лыжного пелотона, используя более скоростной коньковый ход, оказался и я. Парни, конечно, удивлялись моей технике передвижения, но сочтя меня примитивным хоккеистом, особого недовольство не высказывали. Сказать честно, умирать на этой проклятой «пятнашке» лично у меня не было никакого желания. Я просто подумал, что сейчас обгоню всю сборную области и с гордо поднятой головой сойду с дистанции. Дескать, учитесь ребятки, как бегают хоккеисты.

Но вдруг в ста метрах впереди замелькала симпатичная женская фигура в облегающем красном комбинезоне. Поэтому прежде чем «повесить лыжи на гвоздь», а палки отдать на вечное хранение завхозу я решил догнать прелестную незнакомку и посмотреть, как она выглядит спереди. И не задумываясь о том, что надо грамотно распределить силы по дистанции, я пошёл в самый настоящий отрыв от лидирующего пелотона.

— Не надорвись! — услышал я за спиной крик раздосадованных парней из сборной области.

— Не учи учёного, лучше помоги материально! — выкрикнул я и, подражая шведскому лыжнику Гунде Свану, который коньковый ход где-то через 10 лет доведёт до ума, втопил с максимальной скоростью слаженно работая ногами и руками.

В этой части лыжной трассы как раз начался длинный и нудный подъём, поэтому парни из сборной команды стали быстро отставать, а симпатичная незнакомка наоборот начала неумолимо приближаться. Ибо бег классическим стилем на таких подъёмах заметно уступал «коньку». Чуть-чуть не та мазь и лыжи элементарно начинали проскальзывать, а для конькового хода специальные держащие мази были без надобности.

«Догоню подругу и больше на лыжни никогда не встану, — пробурчал я про себя, выжимая всё из своих больших легких. — Умираю, ей Богу сейчас умру. И кто вообще придумал эту каторгу? И какой леший загнал меня на эти галеры? Я же просто хотел, как рядовой советский гражданин покататься прогулочным шагом, подышать воздухом, посмотреть природу, покататься с горок. А рекорды мне и даром не нужны. Всё, сейчас точно помру».

Я отчаянно захрипел, но так как до незнакомки, которая со спины казалась очень соблазнительной, оставалось всего каких-то десять метров, ещё сильнее заработал ногами. И тут лыжная трасса разошлась на два отдельных рукава. От бровки выбежал какой-то парень и, размахивая красным флажком, отчаянно заорал:

— Девушки налево! Мужики направо! Давай, Иванов, давай! Идёшь с опережением графика на 50 секунд!

«Да хоть на 50 минут, — прорычал мысленно я, когда девушка свернула в левую сторону. — Иди ты к чёрту со своим графиком! Я не хочу направо! Я нормальный мужик, поэтому хочу налево!».

— Давааай! — проорал парень, словно в этой тренировочной гонке решалась судьба золотых олимпийских медалей.

«Да подавись», — рыкнул я про себя и, ещё чуть-чуть доработав ногами, свернул в правую сторону, где трасса теперь шла под горку и, оттолкнувшись несколько раз длинными палками, сел в низкую стойку. Лыжи катили хорошо, смазка, которую подобрал тренерский штаб сборной области, соответствовала данной температуре снега и воздуха. Поэтому я, согнувшись как горнолыжник, пытался, как следует продышаться и восстановить сбившееся дыхание. Ведь лыжи в данную секунду несли меня по этой проклятой «пятнашке» сами.

Наконец я вылетел на ровный участок, и уже хотел было всё бросить, снять лыжи и по тропкам убежать в свой спальный корпус, как впереди замаячила ещё одна соблазнительная женская фигура, но уже в синем облегающем комбинезоне.

«Ладно, сейчас эту подругу догоню, и лыжи больше никогда не надену», — буркнул я, и вновь пошёл на максимальной скорости, используя прогрессивный в будущем коньковый ход. Правда, ради этого мне пришлось сойти с проторенной колеи и рвать изо всех сил по утоптанному насту, что имелся с боку трассы. И расстояние между мной и новой барышней, которая переставляла лыжи старым проверенным классическим способом, стало стремительно сокращаться.

— Давай, Иванов, давай! — проорал тренер Алексей Иванович, выбежав откуда-то из леса. — Полторы минуты везешь! Полторы! — прозвучал его голос где-то за спиной.

— Да хоть час, — выругался я шёпотом. — Сейчас посмотрю на незнакомку спереди, и вы меня здесь больше никогда не увидите.

А до лыжницы тем временем оставалось всего тридцать метров. Но тут у меня закололо где-то в боку и эти непослушные тридцать метров перестали сокращаться. Далее в глазах потемнело, воздуху как-то резко перестало хватать, и лишь усилием воли я продолжил бессмысленную погоню. «Ну, догоню барышню? А смысл? Чего тебе в библиотеке-то не сиделось?» — криво усмехнулся я, как вдруг у меня открылось втрое дыхание. И когда этот длинный и ровный отрезок стал подходить к концу, незнакомую спортсменку я практически догнал.

— Лыжню! — весело крикнул я.

Но в этот момент трасса снова разделись на две части. Появился ещё один бородатый мужик с красным флажком и, словно старый граммофон затарахтел:

— Девушки направо! Мужики налево!

— Да ты издеваешься, дядя? — не выдержал я, чуть не бросив бежать.

Но тут произошла ещё одна неприятность. С внезапно открывшимся вторым дыханием, мне вдруг нестерпимо захотелось в туалет. Лишняя кружка вкусного местного компота за обедом дала о себе знать в самую неподходящую минуту гонки. Я резко свернул влево и, догадавшись, что впереди уже замаячила финишная черта и искомый дворец культуры, ломанулся ещё быстрее, чем за симпатичными девушками спортсменками. И теперь ноги, руки и лыжи несли меня к вожделенной цели сами собой. А главный тренер сборной области, пробежав по тропке и срезав большую часть дистанции, уже что-то орал стоя на этом долбаном финише.

— Ну, Иванов, ты даешь! Ну, мать перемать, ты и дал! — восторженно заорал он, когда последние