Она сейчас лежит в основе производства цементов, применяемых при подводных работах. Мы о ней подробно говорили, правда уже не помню на каком цикле, но точно не на истории строительного дела. В совокупности с идеями Ивана Петровича это может позволить нам начать достаточно масштабное восстановление разрушенных зданий, если рассматривать остатки только первых, максимум вторых этажей.

Я ещё не придумал как, но надо помочь Ивану Петровичу, чтобы он в ближайшие две недели приступил к ремонту осмотренных мною четырёх разрушенных домов и, если его идея сработает, тут же начать восстановление рабочих посёлков тракторного: Верхнего и Нижнего.

За эти две-три недели надо доработать идею налаживания опытного производства мертеля Челиева. И если получится, тут же масштабировать это производство, организовать крупные строительные бригады и приступить к восстановлению тех зданий, где более-менее уцелели первые этажи.

Эта идея у меня окончательно созрела, когда я после подъёма был занят своим утренним моционом. В это слово я вкладывал немного другой смысл, отличный от общепринятого.

В моей системе координат это не утренняя прогулка, а приведение себя в порядок после подъёма, в том числе и небольшая зарядка или прогулка на свежем воздухе, естественно если для этого есть возможность. Сегодня я выполнил несколько упражнений для рук и корпуса прямо возле блиндажа, разминая затёкшие за ночь мышцы. Потом умылся ледяной водой из бочки, стоявшей у входа, и это окончательно разогнало остатки сна.

Во время утреннего чаепития я конспективно набросал этот план в своей рабочей тетради и решил его изложить Виктору Семёновичу при первой же возможности. Записи получились сбивчивыми, местами неразборчивыми, но для меня они были понятны. Основные тезисы, ключевые моменты, расчёты необходимых материалов.

Второй моей идеей был план масштабных ремонтных работ разбитой немецкой техники. И если в идее восстановления первых этажей зданий было очень много подводных камней, то здесь я не сомневался в успехе, особенно если привлечь к ремонту пленных. Среди них наверняка много всяких ремонтников, слесарей и прочих механиков, хорошо знающих свою технику. Немцы славятся своей педантичностью и техническими навыками, почему бы не использовать это на благо восстановления?

Охрана на входе уже знала меня в лицо и по имени-отчеству, но я всё равно дисциплинированно предъявлял свои документы. Они ко мне, кстати, обращались по званию: товарищ лейтенант.

Вот загадка, почему меня не увольняют из рядов РККА. Кем интересно продолжаю числиться в секторе учёта командиров местного военкомата? Эту загадку я, наверное, скоро разгадаю, когда пройду назначенное мне внеочередное освидетельствование в начале мая. Может быть, меня хотят оставить в резерве? Или просто забыли или не успели оформить увольнение по ранению? Бюрократия есть бюрократия, даже во время войны.

Лейтенант госбезопасности, которому я предъявил свои документы, дисциплинированно козырнул мне и неожиданно задержал меня:

— Минуту, товарищ лейтенант. Товарищ Андреев распорядился передать вам, чтобы вы, как только появитесь, сразу же поднялись к нему.

Я молча кивнул и прямым ходом направился в кабинет Виктора Семёновича. Он, похоже, работал всю ночь: глаза были красные, и весь был какой-то серый. Лицо осунулось, щетина пробивалась на щеках, воротник гимнастёрки был расстёгнут. На столе валялись окурки в пепельнице, стояла недопитая кружка с остывшим чаем. Картина бессонной ночи была налицо.

— Здравствуйте, Виктор Семёнович, — поздоровался я, входя в кабинет.

— Здравствуй, Георгий Васильевич, — ответил Виктор Семёнович на моё приветствие. — Садись, читай.

Я взял в руки текст телефонограммы, сразу же отметил её гриф: «совершенно секретно» и дату 1.00 восьмого апреля, и только после этого начал читать её лаконичный, но совершенно однозначный по содержанию текст.

«Положение дел с восстановлением жилого фонда г. Сталинграда Государственным комитетом обороны СССР по состоянию на 07.04.1943 года оценивается как неудовлетворительное. Всем партийным, советским и хозяйственным органам надлежит в кратчайшие сроки разработать, принять и осуществить комплекс мер, которые позволят к 07.11.1943 года радикально изменить положение дел с восстановлением разрушенного жилого фонда Сталинградской области и города Сталинграда. Предупредить о персональной ответственности за выполнение этого поручения ГКО СССР товарищей Чуянова А. С., первого секретаря Сталинградского обкома и горкома ВКП(б); Прохватилова В. Т., второго секретаря Сталинградского обкома ВКП(б); Зименкова И. Ф., председателя Сталинградского облисполкома; Андреева В. С., второго секретаря Сталинградского горкома ВКП(б) и Пигалева Д. М., председателя Сталинградского горисполкома. Председатель ГКО СССР Сталин И. В.».

Получив такую бумагу, подписанную Сталиным, не одну ночь спать не будешь. Так что причина помятого внешнего вида Виктора Семёновича ясна как белый день. Слова «персональная ответственность» в сталинской телефонограмме означали только одно: либо выполнить, либо… Другого варианта не было.

Я перечитал телефонограмму ещё раз, вдумываясь в каждое слово. Срок, седьмое ноября, день годовщины Октябрьской революции. Ровно семь месяцев на то, чтобы совершить невозможное. Радикально изменить положение, это значит не просто построить несколько домов, а действительно переломить ситуацию, показать реальный прогресс, пути быстрого решения проблемы.

— Алексей Семёнович уже вернулся из Москвы и сейчас объезжает город. На девять ноль-ноль у него назначено совещание по этому поводу, — Виктор Семёнович показал на телефонограмму, которую я ему вернул. — Кроме перечисленных товарищей ты тоже на нём должен присутствовать.

Мне до дрожи во всём организме захотелось закурить. Виктор Семёнович меня понял и протянул мне пачку «Казбека», лежащую у него на столе. Руки у меня слегка дрожали, когда я брал папиросу. Понимание того, что я буду присутствовать на совещании такого уровня, где речь идёт о персональной ответственности перед Сталиным, вызывало смешанное чувство гордости и тревоги.

— У меня, Егор, — так по имени он называет крайне редко и исключительно тет-а-тет, — нет никаких идей и мыслей, как можно ускорить восстановление города. Твоя идея крупнопанельного домостроения хороша, но к седьмому ноября она ещё не сработает, а о переносах срока даже думать нечего.

В его голосе звучала усталость и какая-то обречённость. Он говорил медленно, словно взвешивая каждое слово, понимая всю тяжесть ситуации. Крупнопанельное домостроение, это хорошо, это перспективно, но на его освоение нужно время. А времени как раз и нет.

Виктор Семёнович чиркнул спичкой, быстро прикурил и протянул мне коробок. Я тоже прикурил, затянулся и выпустил в потолок два колечка табачного дыма. Одна половина меня нынешнего не знала ничего лучше «Казбека», а другая уже отвыкла от приличных папирос. Поэтому эти советские папиросы мне нравятся. Хотя надо будет попробовать трофейные немецкие сигареты. Говорят, у них табак крепкий, но какой-то другой по вкусу.

— У меня есть идеи, — я достал