— Теперь нам нужно как можно скорее идти к Варшаве, — продолжил я, — и ставить под её стенами осадный стан.

— Жигимонт знает, — напомнил мне Ходкевич, — что у нас нет тяжёлых пушек для осады столицы. С нашим арсеналом мы провозимся слишком долго, а кидать на штурм стен выбранцов — затея гиблая. Ещё Баторий, когда Псков осаждал, показал это. Не слишком они хороши при штурме стен.

Пскова Стефан Баторий так и не взял, пришлось ему тогда убираться подобру-поздорову, несмотря на заявление о победе над Русским царством. И мы сейчас окажемся в том же положении, что и он. Торчать под стенами Варшавы без тяжёлых пушек и надежд на их прибытие откуда-либо — попросту глупо. Мазовия, конечно, край богатый, но наша армия объест его слишком быстро, да и потери в осаде, даже без стычек с гарнизоном, будут расти каждый день. Как и дезертирство, особенно среди выбранцов. Мы можем попробовать простоять здесь столько же, сколько Жигимонт стоял под Смоленском, вот только что-то мне подсказывало, это далеко не лучшая идея. В конце концов, у нас в тылу может образоваться конфедерация, а то и не одна. И вот тогда-то нам придётся очень туго.

— У нас достаточно инженеров, — ответил я, — чтобы минную войну развернуть. Будем подводить петарды к воротам. Современная война возможна и без пушек. Тем более, что укрепления Варшавы старые и на методы войны новой никак не рассчитаны.

— Прольётся много крови, — покачал головой князь Януш Радзивилл, — прежде чем мы прорвёмся в Варшаву. Да и времени уйдёт на все эти штурмы очень много. Пока мы будем осаждать столицу, к ней вполне могут подойти подкрепления.

— А без конницы Оссолинского, — добавил гетман Ходкевич, — потерянной на Висле, Жигимонт не рискнёт выйти в поле.

— У нас нет выбора, — пожал плечами я, — кроме как окружить Варшаву настоящим кольцом осадных лагерей и предпринимать штурмы, прощупывая оборону. Рано или поздно она поддастся.

Я верил в то, что Варшаву можно взять и без осадных орудий. Она не слишком велика, столицей стала недавно, и домов в ней, как мне сообщили, насчитывалось около трёх сотен. Далеко ей до Москвы и Вильно. Долго оборонять не самый большой город с откровенно устаревшими, средневековыми ещё стенами, лишь дополненными шанцами и валами и редутами с пушками, невозможно. Сильной стороной поляков всегда была кавалерия, а при обороне крепостей от неё толку мало, нужна толковая пехота. Однако за валами и рвами даже выбранцы чувствуют себя достаточно уверенно, чтобы сражаться, а не разбегаться после первого же серьёзного натиска. У нас же как раз в пехоте существенное преимущество, и пускай на штурм первыми придётся кидать наёмников, а уж следом за ними самых обстрелянных выбранцов с гайдуками, всё же я считал, что пускай и дорогой ценой, но Варшаву мы возьмём.

— Перво-наперво нужно запасти как можно больше пороху и ядер, — принялся приказывать я. — Будем вести обстрел Варшавы день и ночь, чтобы в городе никто ни спать ни есть нормально не мог. Калёных ядер как можно больше кидать. Вонючих тоже. Эпидемия живо заставит Жигимонта или на переговоры пойти, или выйти в поле для битвы. Разделить войско на две дивизии. Первая сидит в закопях и готовит минную войну, если получится взорвать галерею, считайте, Варшава в наших руках. Вторую отвести на десять вёрст от городских стен, чтобы видно оттуда не было, насыпать вал и заставить отрабатывать штурм, чтобы всякий солдат при штурме настоящем знал свой манёвр и действовал не задумываясь. Осадную дивизию надо сформировать в основном из наёмников и необстрелянных выбранцов. Пускай сидят в безопасности и воюют потихоньку, да опыта набираются. В штурмовую набрать прошедших Гродно, Белосток и Вислу, дать им два полка шотландских мушкетёров, в которых потери поменьше. Изводить их тренировками денно и нощно, чтобы через две недели были готовы идти на штурм.

— Кого вы поставите во главе этих дивизий? — поинтересовался Ходкевич.

— Вы, пан гетман, — ответил ему я, — возглавите штурмовую, потому что это наиболее вашим талантам соответствует. Князь Януш же останется под стенами, и мы вместе с ним будем руководить осадой.

После этого совета, который не сильно-то затянулся: обсуждать было особо нечего, войско двинулось маршем к Варшаве. Теперь уже не спешили особо, давая недавно прошедшим огонь жестокого сражения людям отдыху побольше. Тем более, что под стенами Варшавы он им будет только сниться. Уж там-то работы хватит на всех.

* * *

Когда до Варшавы дошли чёрные вести о страшном поражении Оссолинского, его величество, хотя и человек он был ещё довольно молодой, страшно расхворался. Так сильно он болел после того, как узнал о мятеже вероломного герцога Седерманландского, захватившего шведский престол. Даже после побега из-под стен Москвы не было его величеству так худо, как теперь. Несколько дней пролежал он пластом, и к нему врачи допускали лишь епископа Гембицкого да молодую королеву Констанцию Габсбуржанку. Всякий раз, когда королевский секретарь выходил его покоев, толпа придворных тут же набрасывалась на него словно свора псов, забыв о епископском сане Гембицкого, и вопрос у всех на устах был только один: будет ли его величество жить или стоит уже готовиться к новому сейму? Ответ на него у епископа неизменно был один и тот же:

— Состояние его величества тяжёлое, но стабильное. — Гембицкий, опытный политик и интриган ни разу ни единого слова ни даже интонации не изменил, чтобы не давать многочисленным придворным повода к размышлениям. — Однако с Божьей помощью и вашими молитвами, вельможное панство, — он так обращался ко всем, потому что среди придворных было немало и дам, сопровождавших своих супругов, — его величество поправится и снова примет бразды правления Речью Посполитой.

Наверное, подойди в те дни армия мятежников к стенам Варшавы и предприми штурм, так столица бы пала к ногам самозванного великого князя литовского, настолько страшная сумятица творилась тогда головах у всех. Однако тот не спешил, давая войску отдых перед осадой. И прежде чем он подступил к столице, начав разбивать по своему обыкновению осадные лагеря, превращая их в настоящие крепостцы, его величеству и в самом деле стало лучше. Когда это произошло, Сигизмунд, узнав эту новость, как будто нашёл в себе какие-то прежде неведомые силы и на следующий день уже встал с койки. А неделю спустя, пускай и опираясь на руку крепкого пажа, всегда готового подхватить его величество, если у того ноги откажут, уже взбирался