в жаркую сухую погоду. Это будет, когда калоши выйдут из моды, в больших городах их давным-давно никто уже не будет носить. Он будет ездить в машине с наглухо закрытыми стеклами, запрещая включать кондиционер и даже вентиляцию. Скорость его передвижения никогда не будет превышать 60 километров в час. После зарубежных поездок будет сдавать оставшуюся валюту в партийную кассу, а часть своей зарплаты регулярно отчисляя в Советский Фонд Мира — партийно-спец-службистскую контору, через которую финансировалась деятельность зарубежных компартий и просоветских организаций. Никогда не принимает никаких подарков и подношений и другим не будет позволять. Практически не пьет спиртного — на кремлевских приемах ему наливали в рюмку воду вместо водки. Сложные блюда не признает: всем подают какую-нибудь осетрину по-московски, а ему — сосиски с картофельным пюре. За обеды в командировках, даже комплексные, платит сам. Увидев как-то по телевизору, что после хоккейного матча команде-победителю вручили в награду телевизор, пришел в ярость и повелел снять с работы директора телевизионного завода: «Он что, свой собственный телевизор отдал?» Его квартира и дача будут обставлены исключительно казенной мебелью с бирками «Управление делами ЦК КПСС». Роль Суслова в гибели позднего СССР была недооценена. По сравнению с той разрушительной работой, которую он вел десятки лет, Горбачев не более чем врач, которого позвали к смертельно больному человеку, которого уже не спасти. Раньше надо было лечить, раньше. Но когда врач — Суслов, никакого лечения не будет. Только прямой дорогой в ад, без остановок и уклонений.
Понимал ли он сам, что натворил? Отдавал ли себе отчет, куда с математической неизбежностью заведут идеологизированную страну догматизм, начетничество, вообще запрет на мышление? Ну хотя бы сомневался хоть сколько-то в истинности своих действий? Нет ни малейших признаков, что понимал и отдавал себе отчет. Всю свою партийную карьеру, с начала и до конца, до последних дней жизни, он делал с непреклонностью раз и навсегда запрограммированного автомата одно и то же — тащил, не пущал, давил и разгонял. Главный идеолог партии за всю свою жизнь не напишет ни одной книги, ни даже хотя бы какой-нибудь брошюрки. Речи и статьи будут писать ему помощники.
Суслов Маркса, Энгельса, Ленина читал, но в мыслители не лез, своих выводов из прочитанного не делал, вообще ничем не выделялся. К тому же был нелюдимым, необщительным, держал дистанцию. Зато завел у себя дома картотеку высказываний Ленина по экономике. Каждое слово Ильича по экономическим вопросам было учтено, зафиксировано, классифицировано.
Эта-то картотека и стала для Суслова трамплином на самый верх. Как-то Сталину срочно потребовалось снабдить свою статью или речь подходящей цитатой из Ленина. Ни сам он, ни кто-либо из тех, к кому он мог обратиться, не знали труды Ленина в достаточной степени, чтобы вспомнить, что вождь по этому поводу сказал, и тем более нужную цитату отыскать. Вот тогда-то Лев Мехлис, один из ближайших помощников Сталина, который учился вместе с Сусловым в Институте красной профессуры, и вспомнил о своем однокашнике, известном ленинской картотекой. Мехлис помчался к Суслову, и подходящая цитата была мгновенно найдена. Сталин даже удивился такой быстроте и поинтересовался, как это удалось. Мехлис рассказал о Суслове и его картотеке. Сталин сразу понял бесценность сусловского изобретения для образа «отца народов», который обязательно должен быть и главным теоретиком коммунизма, «Лениным сегодня». С тех пор картотека Суслова не простаивала, а сам он быстро двинулся вверх по партийной лестнице. Со временем картотека разрослась и пополнилась цитатами Маркса с Энгельсом и даже классиков русской литературы.
В то время, когда репрессии добрались до самого верха, надо было громить и разоблачать. Разоблачать Суслов умел, да еще с богатым использованием цитат из Ленина. Кого разоблачать? — да какая разница; кого вождь прикажет, того и разоблачать. «Левый уклон», «правый уклон», «троцкизм», «троцкистско-зиновьевский блок» — изобличать было кого, врагов расплодилось столько, что ступить было некуда. Суслов — участник массовых репрессий в бытность его секретарем Ростовского обкома. Став первым секретарем Орджоникидзевского крайкома партии, он не только резко возражал против освобождения ряда невинно осужденных лиц, но и настаивал на новых арестах. Комиссия НКВД СССР в июле 1939 года докладывала Берии, что Суслов недоволен работой краевого управления НКВД, так как оно проявляет благодушие и беспечность. Суслов прямо называл лиц, арест которых необходим. В результате в тридцать девятом и сороковом годах в крае усилились репрессии. Суслов стал одним из секретарей ЦК — их было всего 6, и одним из них являлся Сталин, — и ему доверили курировать отношения с братскими компартиями. Тем самым поручив не только идеологию «международного рабочего движения», но и темные валютные дела по финансированию движения, организационные и кадровые вопросы. После войны в «братских компартиях» проходила большая чистка, в одной только Чехословакии 10 высших руководителей компартии, участники и герои антигитлеровского сопротивления, были повешены. Человеком, который должен был разобраться и представить Сталину анализ и рекомендации, был Суслов. После смерти вождя Суслова, как и другие сталинские кадры, которые должны были заменить Берию, Молотова, Хрущева и прочую старую гвардию, задвинули подальше — на ничтожную должность председателя Комиссии по иностранным делам Совета Союза Верховного Совета СССР. Но Михаил Андреевич выплыл, сделав ставку на Хрущева. Понравился он новому руководителю тем же, чем и Сталину, — умением подложить под идеи вождя марксистскую основу. Хрущев был человеком умным и отлично отдавал себе отчет, что теоретик из него никакой. 12 июля 1955 года Суслов вновь стал членом Президиума.
Нужно будет обязательно посоветоваться с полковником Захаровым о наиболее подходящем месте устранения этого серого кардинала.
Тренировка прошла в приподнятом настроении, от переизбытка эмоций я чересчур сильно ударил по груше, ее сорвало с крепления — порвалась кожа на ее верхней части. Мой тренер долго изучал материал, из которого был сделан мешок и глубокомысленно погрозил мне пальцем — Миша, пожалуйста, соизмеряй свой удар, а то ты так оставишь зал без инвентаря.
Остальные боксеры после этого отказались выходить со мной в спарринг на ринг и тренер наорал на них, обзывая трусами, которые недостойны заниматься боксом.
Когда я вернулся в общагу, мои деды отмечали удачную операцию самогоном под вареную картошку с маслом и луком, солеными огурцами и кислой капустой — Проходи, Мишка! Тебе не нальем, мал еще. Рубай картоху, ух и хороша, а огурцы вообще лебединая песня.
Я скинул костюм и переоделся в спортивный — Нахрена вы макнули Хрущева в унитаз?
Удивленный Богдан переглянулся с товарищем — Ого! Как узнал? Или за день слухи всю
