КОРОЛЕВСТВО ПРУССИЯ. ПОТСДАМ. ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР. 7 января 1742 года

– Canalia! Jour merde!

Больше ничего в тираде француза я не разобрал. Ее заглушил пьяный смех Брюммера.

– Играем, шевалье?

Тот чертыхнулся, но из-за стола не встал. Играли в кости. Что за француз, я не знал и не интересовался. Как и он нами. Каждый ехал по своим делам, пил вино, шнапс или пиво, кушал местных курочек, и не только кушал, если вы понимаете, о чем я. Это ж постоялый двор, тут кто угодно и куда угодно. Поесть, отдохнуть с дороги и перед дорогой. Если повезет, то можно где-то комнату снять, но скорее койку в общих комнатах. Это если повезет. А так, особенно к ночи, было немало тех, кто спал прямо в зале таверны, кто на лавке, кто, пьяно опустив голову на стол, а кто, завернувшись в какое-то свое одеяло, прямо на полу. Некоторые договаривались о месте на конюшне рядом с лошадьми, но это не очень приветствовалось, лошади – особы нервные, им тоже отдых нужен. А пьяные соседи, шатающиеся по конюшне, могли быть укушены или даже получить копытом. Ладно, мы-то устроились нормально.

Чая с кофе здесь, понятно, нет. И соки не водятся. Отхлебываю пиво. Моча, конечно, но где тут возьмешь лучше? Где хваленое немецкое пиво? Эх…

Но жизнь течет своим чередом.

Сидим. Поздний вечер.

Встали поздно. Пока Корф с Берхгольцем колесили по Берлину, я предавался воспоминаниям и приводил записки в порядок. Крамер с Румбергом и Бастианом готовились к завтрашнему отъезду. С Бастианом мы даже партию в шахматы успели сыграть.

Николай Андреевич с Фридрихом Вильгельмовичем отбыли в Берлин к русскому послу фон Бракелю за требуемыми в дороге бумагами и еще более требуемыми деньгами. Дорога прожорлива. Текли деньги нещадно из кармана главы нашей экспедиции барона фон Корфа, но таяли и гольштейнские деньги, «хранимые» фон Брюммером. Вчера вырвал у этого жмота Отто целый мариенгрош и два пфеннига на вечер и мелкие расходы, дабы я не попал в скандал или конфуз. Личных денег из Киля у меня было крайне мало. Мне вообще мало давали денег в Киле. Подозреваю, что и любимая тетушка в Санкт-Петербурге тоже не будет щедрой. Нет, какие-то казенные деньги мне полагаться наверняка будут. Балы там какие официальные, по протоколу положенные, или экипаж на выезд. Ведь я тоже лицо государыни в России и вовне. Но деньги под строжайшим контролем ее или ее генерал-инспектора. И не дай Бог, я придумаю потратить на всякое, с ее точки зрения, непотребство, финансирование мне тут же обрежут и поставят в угол на горох голыми коленями. Шутка. Почти.

Где-то я читал в своем будущем, что уже жена Петруши Екатерина (Фике) даже запрашивала деньги для «игрушек» мужа из Лондона и Парижа. Или Берлина? Не помню. И не суть. Может, в их разладе и не она виновата. В общем, денег нет, и мне их будут давать точно так, как Брюммер – по жмене медяков на вечер. Корф вот мне и вовсе денег на руки не дает, оплачивая необходимое сам.

Корф. Да, Корф. Барон и фон. Тридцать два года на благородном аристократическом лице. Личный слуга ее величества. Умный. Хитрый. Коварный. Настоящий рубаха-парень. Прекрасный артист и лицедей. У него сто личин, и никогда не знаешь, что у него на уме. Очень опасный человек. И очень располагающий к себе. Ему поручена моя охрана и доставка в Санкт-Петербург. И уж не знаю, меня ли он охраняет от окружающих, или охраняет, чтобы я не сбежал. Вернее всего, то и другое. Ему она повелела доставить меня пред ее ясны очи. Причем не тушкой или чучелом. Если что со мной в дороге случится, то я Николаю Андреевичу не завидую. Другого наследника у Елисаветы Петровны нет. Дети, как ходят слухи, у нее водятся, но она же «девка», кто же их при живом Иване Третьем их признает? Без меня власть тетушки быстро кончится. Потому премьер-майор фон Корф убьет половину Польши и всех вокруг меня, сам погибнет, но меня в Санкт-Петербург доставит. Приказ есть приказ.

Умеет Елизавета находить и приближать хороших людей. И мне такие тоже нужны. Но получить их мне будет очень непросто. Императрица мне не даст создать вокруг себя ядро возможного заговора против нее. Придется исхитряться как-то. Осторожно.

А в целом день прошел в сборах и спокойном ожидании. Возможно, лучший день за все наше путешествие.

От грустных и благостных мыслей меня отвлек очередной гневный крик француза. Шевалье решительно не везло в игре. Он там-что кричал, что Брюммер ведет нечестную игру и все такое. Тот посмеивался, сгребая денежки со стола. Дело хорошее, нам пригодятся.

В общем, они что-то там повздорили, обменялись оскорблениями и, пьяно пошатываясь выбрались из-за стола. Пошли во двор. Подозреваю, что не проветриться.

Всем вокруг было все равно. И мне тоже было все равно. Эка невидаль. Здесь часто такое. При мне уже и Берхгольц «за честь» фехтовал, и Корф, и Брюммер. Я в дуэли не лез – не моего уровня фехтования забавы, да и мелкий еще. А взрослые дяди пусть сами разбираются.

За Брюммера я не волновался. Фехтует он хорошо, даже пьяный. Ну, а если и убьют, то туда ему и дорога – я его никогда не любил. Оставим здесь, пусть похоронят на местном кладбище, да и поедем себе дальше.

Пью пиво. Со двора слышен звон шпаг, взаимные оскорбления, улюлюканье и советы из собравшейся пьяной толпы. Я смотреть не пошел. Мне и тут хорошо.

Послышались крики, хохот, там явно что-то происходило.

Забежал Бастиан.

– Граф, там Брюммер весь в крови!!!

Спокойно отпиваю пиво из кружки и вяло интересуюсь:

– Весь-весь?

– Хлещет!

Вот не было мне забот. Не было печали – черти накачали.

– Принеси быстро мой медицинский мешочек. И шнапс!

Бастиан убежал, а я отправился на место событий. Ну что, у Брюммера неприятная сквозная рана левого плеча, крови много, но смертельного ничего. Шевалье проколол трицепс, сантиметров на десять правее – и попал бы в сердце. Повезло. Даже крупные сосуды не задеты. Залатаю. Будет знать, как бухой лезть в поединок.

Оглядываюсь в поисках Бастиана. В поле зрения попадает шатающийся француз, который держится за бок, опираясь на шпагу в ножнах. Я его не осматривал, но визуально крови не вижу. Жив, ну и черт с ним. Мне он не родственник. Идет себе в таверну и идет. Зеваки ржут. Разбираю, что пересказывают, как французу «отвесила пощечину»