* * *

Во Владивостоке Аренс познакомился с юной романтической особой – Ариадной Введенской. Под стать своему неординарному имени она сама была столь же неординарна: умна,

начитана, эмансипированна, немного взбалмошна и при этом весьма миловидна. Скоротечный роман Романа (простите за тавтологию) и Ариадны, возможно, не представлял бы непосредственного интереса для сюжета нашего повествования (чуть не сказал романа – вышла бы трёхэтажная тавтология:), если б не личность отца барышни – титулярного советника Василия Евграфовича Введенского. Общение с ним буквально перевернуло сознание Аренса.

– Читаю газеты: в Думе все фракции в один голос уверяют, что Российская империя на подъёме, её экономика идёт в гору, – в спокойных рассуждениях Введенского чувствовалась неприкрытая ирония. – Полностью согласен. Сам вижу, что идёт в гору: кряхтит, скрипит, страдает одышкой. А всё потому, что экономика наша на верёвке царь-пушку за собой в гору тащит. Чтоб на вершине установить. Пусть её все видят – одни боятся, другие гордятся. Только чем выше лезем, тем глубже в грязи вязнем…

А в одной из бесед титулярный советник как-то обронил:

– Вы знаете, если бы мы выиграли у Японии предыдущую войну, для России это имело бы катастрофические последствия?

Барон Аренс опешил:

– Как это?! Поясните.

– Извольте. Во-первых, победив «божественного тэнно», или микадо, как у нас его обычно называют, государь император наверняка не стал бы радикально менять свою внешнюю политику. Зачем? – и так всё отлично! И наша страна, повязанная договорами с Францией, неизбежно оказалась бы в лагере противников Германии. Вы представляете, чем это нам грозило?!

Во-вторых: наместничество на Дальнем Востоке наверняка сохранилось бы. Адмирал Алексеев в 1904 году и так был вторым человеком в империи. Хотя бы такой факт: военный министр – подчёркиваю: военный министр! – Куропаткин после начала войны становится главнокомандующим маньчжурской армии и попадает в подчинение к наместнику! Допустим, мы в 1905-м победили. Алексеев возвышается настолько, что становится практически вровень с императором. А поскольку ходили упорные слухи о его причастности к царствующей фамилии – он вроде как внебрачный сын Александра Второго – то вот вам и новая монархия! Представьте: Россия вынужденно ввязывается в войну в Европе, терпит поражение от кайзера, и наместник объявляет об отделении от Петербурга. Провоз-

глашается Восточная Россия или Сибирско-Восточное царство с границей по Уралу!

– Вы хотите сказать, что нынешнее возрождение наместничества…

– Нет, молодой человек, я говорил о предыдущей войне. Сейчас в Европе мир, военное поражение России больше не грозит. Пока…

Многозначительная пауза после слова «пока» заставила Аренса задуматься. Но он не вытерпел и спросил:

– И всё же вы считаете, что создание наместничества на Дальнем Востоке – это ошибка?

– Время покажет… Петербург – это далеко, слишком далеко. Думается, там даже не представляют, какова жизнь здесь, в тысячах вёрст от столицы. Увы, это беда всех правителей: они слишком плохо знают народ, над которым властвуют.

Собеседник Аренса не был вольнодумцем и тем более революционером. Он был просто умным человеком.

* * *

По пятницам у Введенских обычно собиралась местная богема. Здесь бывали известный путешественник и писатель подполковник Владимир Арсеньев, профессор Восточного института Николай Кюнер, журналист Николай Амурский, поэт Венедикт Март… Заглядывали на огонёк офицеры, гражданские служащие, иногда представители духовенства и русского купечества. Выражаясь по-старомодному, можно сказать, что Введенские держали салон. Причём салон не простой, а интеллектуальный, с претензией на элитарность.

Здесь мичман Аренс и познакомился со штабс-капитаном князем Любичем. Статный подтянутый офицер лет тридцати с небольшим, интеллигентной внешности, с безукоризненными манерами, он располагал к себе с первой минуты знакомства. Особенно приятна была его манера общения – несуетливая, приветливая, без малейшего намёка на высокопарность и уж тем более надменность. Иннокентий Любич был человеком умным, начитанным и обладал чрезвычайно широким кругозором.

Судя по всему, Аренс князю тоже понравился – молод, образован, отважен, обладает обострённым чувством долга. Барон, георгиевский кавалер, получивший высокую награду из рук самого императора… Любич предложил Аренсу встретиться в воскресенье на Светланской у офицерского собрания. Цель встречи он обрисовал как-то туманно – мол, неплохо было бы что-то обсудить, выпить кофе с ликёром на набережной… Мичман согласился: собственно, почему бы и нет?

Роману Аренсу ещё не доводилось сталкиваться с людьми, обладавшими столь впечатляющим интеллектом, как штабс-капитан Любич. Хотя бы такой факт: князь говорил на семи языках, в том числе на китайском и японском. На вопрос, где и кем он служит, Любич прямо не ответил, но дал понять, что его профессиональная деятельность связана с разведкой и контрразведкой. Причём подчиняется он непосредственно Санкт-Петербургу. Перед тем как распрощаться, штабс-капитан поинтересовался, не желает ли барон Аренс поработать в новой для него области.

– Нашему управлению очень нужны энергичные, умные и преданные Родине офицеры. Вы, барон, с вашим опытом нелегальной деятельности в Китае, подошли бы нам для выполнения ответственных заданий за границей. Конечно, служба у нас нелегка и часто сопряжена с серьёзным риском. Я не требую от вас ответа немедленно. Подумайте.

Аренс подумал и согласился. Работа разведчика всегда представлялась ему увлекательной и романтичной, а своё знакомство с князем Любичем он воспринял как счастливую случайность, более того – как знак свыше. Джеймс Бонд ещё не был придуман, но его прообраз уже витал в воздухе и заражал юные сердца вирусом стремления к «суперменству».

Заполненную Аренсом анкету и подписку о неразглашении государственной тайны Любич отправил в Санкт-Петербург по своим каналам. Они договорились, что пока оформляются документы и идёт проверка, барон будет продолжать посещать занятия на курсах подплава, а по вечерам самостоятельно изучать радиодело, криптографию, джиу-джитсу, китайский язык, даже психологию и искусство ведения частной беседы в интересах разведки. Уроки ему в индивидуальном порядке давал сам князь Любич – для этого использовалась конспиративная квартира, снятая в неприметном домике на Миллионке.

Учёба Аренсу нравилась – в совершенно новых для себя областях он делал поразительные успехи. Ему легко давался китайский язык – Любич только усмехался, когда он с особым цинизмом произносил китайские слова, для русского уха звучавшие как отборные ругательства. Князь Аренса хвалил, но сдержанно – чтоб не зазнавался. Хотя по всему было видно, что своим учеником он явно доволен. Между прочим, князя заинтересовал тот факт, что друг-однокашник Аренса служит на цеппелине, базирующемся на базу Стрелок.

– Это очень хорошо, что у нас есть надёжный и проверенный товарищ по оружию, который владеет техникой воздухоплавания, – сказал Любич. – Возможно, он нам ещё пригодится.

Так прошли три месяца. Отличник Аренс изучал несвойственные офицеру гуманитарные предметы с таким рвением, что ни на что больше времени у него не оставалось. Лишь однажды ему удалось выбраться в бухту Стрелок,