— Здравствуйте. Говорит Владимир Тимофеевич Медведев, полковник КГБ СССР. Мне необходимо срочно переговорить с личным секретарем Григория Васильевича по очень важному вопросу.

После щелчка и минутной паузы в трубке послышался уже другой, мужской, голос:

— Да, Владимир Тимофеевич, я вас слушаю.

— Представьтесь, пожалуйста, — попросил я.

— Меня зовут Валентин Андреевич Синицын, личный секретарь Григория Васильевича.

— Очень приятно, Валентин Андреевич. У меня важное поручение из Москвы. Мне необходимо срочно встретиться с Григорием Васильевичем лично. Разговор важный, деликатный и должен пройти в неформальной обстановке, без свидетелей и лишних ушей.

— Я понял вас… — после недолгого раздумья ответил секретарь. — А в чём, собственно, суть вопроса, можно узнать?

— Суть вопроса настолько деликатна, что я не хотел бы обсуждать это по телефону. Прошу вас организовать эту встречу как можно скорее, желательно сегодня же вечером. Уверен, Григорий Васильевич поймёт важность и срочность.

Синицын сделал еще одну паузу, явно оценивая степень серьезности моего заявления:

— Хорошо, Владимир Тимофеевич. Я доложу Григорию Васильевичу и свяжусь с вами в течение часа. Вас устроит?

— Вполне. Благодарю вас.

Я положил трубку, откинулся на спинку кресла и начал листать документы, ожидая звонка. Время тянулось медленно.

Спустя сорок пять минут телефон зазвонил вновь. Я сразу узнал голос секретаря:

— Владимир Тимофеевич, Григорий Васильевич готов встретиться с вами сегодня вечером, в семь часов. Вам подойдёт?

— Отлично, благодарю за оперативность. Передайте мою признательность Григорию Васильевичу за понимание.

— Непременно передам, — ответил секретарь и повесил трубку.

В условленное время меня встретил сам Романов. Одет он был просто, но со вкусом — дорогой светло-серый костюм, аккуратно подобранный галстук. Волосы аккуратно уложены в прическу, лицо спокойное и немного усталое. Едва пожав ему руку, я почувствовал исходившее от Романова раздражение. Хотя особой тревоги не заметил — Григорий Васильевич был максимально в себе уверен.

— Владимир Тимофеевич, — приветствовал он меня вежливо, но без особой теплоты, — рад, что вы нашли время зайти. Полагаю, вопрос, который вас беспокоит, достаточно серьезен? А то мне пришлось отменить пару важных встреч…

— Именно так, Григорий Васильевич, — ответил я. — Вопрос серьезный и деликатный…

Я сделал паузу, внимательно следя за его реакцией и стараясь проникнуть в мысли первого секретаря Ленинградского обкома.

«Вот только московских чекистов мне еще тут не хватало… — думал он, сохраняя при этом абсолютно спокойное лицо. — Толку от вас никакого, одни проблемы. А мне и своих проблем тут хватает, работы еще непочатый край… Хотя этот полковник не простой чекист… Если появился у меня с „деликатным“ вопросом, то вполне возможно, что по личному поручению Брежнева… Неужели Ильич одумался и осознал, что ошибся, выбрав преемником белорусского выскочку?»

Мысли эти были достаточно красноречивы, чтобы подтвердить версию о недовольстве Романова возвышением Машерова. И, тем не менее, в них не содержалось абсолютно ничего относительно намеренного торможения реформ. Ну что ж, значит, придется самому указать волнующую меня тему:

— Григорий Васильевич, насколько нам стало известно, ленинградцы столкнулись с некоторыми трудностями в реализации реформ, одобренных Политбюро и лично Леонидом Ильичом. Речь идет о кооперативах и малых предприятиях, развитию которых, увы, сопротивляется местная власть.

«Ах, так вот ты о чем! — мелькнула догадка в мыслях Романова. — Нажаловались уже, значит, наши буржуйчики. Ишь ты, прыткие, аж до Москвы дошли…»

Не отводя от меня колючего взгляда, Романов обошел стол с другой стороны, опустился в кресло и предложил мне место напротив:

— Присаживайтесь, Владимир Тимофеевич. Я готов вас выслушать.

Я уселся поудобнее и продолжил:

— Мне доложили, что ряд партийных работников Ленинградского горкома и горисполкома активно противодействуют реформам. Организуют бесконечные проверки, штрафы, административное давление на кооперативы. В общем, саботируют процесс.

Я сделал короткую паузу, давая ему возможность отреагировать. Романов едва заметно поморщился и спросил с оттенком недовольства в голосе:

— И у вас есть конкретные фамилии?

— Да, разумеется, — подтвердил я. — Наиболее активен в этом деле товарищ Перцев, заведующий отделом экономического развития горкома партии. У нас достаточно доказательств неправомерности его действий. Есть также и другие лица помельче, но суть одна — саботаж идет системно.

Я с некоторым удовлетворением отметил, что наконец-то Романова покинуло самообладание. У него на лбу выступила испарина, он откинулся на спинку кресла и принялся задумчиво покусывать нижнюю губу. Через секунд десять встрепенулся и посмотрел в окно, явно пытаясь успокоиться. В этот момент я услышал его мысли, которые достаточно четко объяснили позицию первого секретаря:

«Говорил же Перцеву, что по краю ходит, а он все не унимался со своими крестовыми походами против капитализма, придурок. А если работать бесхитростно, в лоб, то рано или поздно прилетит. Что в общем-то и произошло. Не так бороться надо, не так! Наверху все надо решать, с членами Политбюро работать по этому поводу, а не душить мелких буржуйчиков. Да и толку, если их Москва защищает… Эх, если бы не эти дурацкие реформы! У меня ведь столько хороших идей было, такие сельскохозяйственные предприятия в области планировал строить, а теперь полезли изо всех щелей эти кооператоры, переманивают лучшие трудовые ресурсы… Хотя и с ними бы справился. Дело в другом. Успех реформ укрепит позиции Машерова — вот где настоящая проблема».

Разумеется, вслух он произнес совершенно другое:

— Благодарю вас за информацию, Владимир Тимофеевич. Все-таки я, как руководитель, тоже несу определенную ответственность. Будем разбираться… Это очень неприятные сведения, если они подтвердятся.

— Подтвердятся, — уверенно сказал я. — Поверьте, мы проверили не один раз. Однако, Григорий Васильевич, я здесь, потому что Москва хотела бы решить вопрос тихо, без громких разбирательств. Вы ведь понимаете, что подобные инциденты могут серьезно повредить как репутации всей области, так и вашему личному авторитету в глазах товарищей по Политбюро?

Романов медленно кивнул, продолжая сверлить меня взглядом:

— Понимаю. И я ведь уже сказал вам: да, не отрицаю, может где-то что-то и я недосмотрел, виноват… Что вы предлагаете?

— Думаю, будет достаточно, если вы лично вмешаетесь и дадите понять своим людям, что саботаж реформ неприемлем. И лучше сделать это как можно быстрее. Леонид Ильич очень рассчитывает на вашу поддержку в этом вопросе. Он ведь по-прежнему вас ценит и считает лучшим руководителем, способным обеспечить стабильность в столь важном регионе, как Ленинград.

«О как заливает… — подумал Романов. — Говоришь, по-прежнему меня ценит. Да уж, знаем мы, как он меня ценит… Но